«Человек, первым открывший Бродского Западу». Беседы с Джорджем Клайном - Синтия Л. Хэвен

и сказал: у нас, по-видимому, всего две с половиной недели, но не могли бы вы доделать свой перевод? Он сказал, что перевод Хекта содержит прекрасные английские выражения, но на девяносто шесть строк длиннее оригинала. Что ж, вообще-то не на девяносто шесть, я их пересчитал, но и впрямь намного длиннее, на несколько десятков строк. И Гиффорд обнажил это в своей рецензии в ТЛС. Это непростительно.

Вы и Хект – совершенно разные переводчики, у каждого из вас свой подход к переводу, свои сильные стороны. И что же вы ответили, услышав эту необычную просьбу?

Я, разумеется, подчеркнул, что не смогу доделать свой вариант в такой короткий срок. На перевод четырнадцати строф «Бабочки» у меня ушло несколько сотен часов. «Колыбельная», в общем и целом, вдвое длиннее. Так что в 1980 году в «A Part of Speech» был опубликован вариант Хекта, несмотря на растянутость.

Хект был поэтом, и строки у него получались прекрасные. Но не знаю… Я никогда вам не рассказывал о своей переписке с ним?

Вообще-то мне бы не хотелось о ней рассказывать, но вкратце расскажу. Она хранится в Йеле, вы можете ее найти. Что ж, посмотрим, я был тогда в Англии. Точный год назвать не могу.

Вы были там в мае – июне 1977 года. Переписка лежит передо мной – ее прислали из университета Эмори, где хранится архив Хекта.

До этого я видел Хекта как минимум однажды, мимолетно. Не знаю, переписывался ли я с ним до этого, но его адрес у меня был, и я отправил ему вместе с короткой запиской рецензию из «Нью-Йорк таймс», где был один абзац об Иосифе – теплый и великодушный отзыв. И, возможно, я что-то написал о переводе «Колыбельной Трескового мыса».

Да, вы об этом написали. Вы упомянули, что в рецензии Джона Расселла в «Нью-Йорк таймс» на «Искусство в семидесятых» сообщается, что вы переводите «Колыбельную Трескового мыса», что, как вы заметили в письме, «возможно, стало неожиданностью» для Хекта. Кстати, в весенне-осеннем номере «Пейнтбраш» за 1977 год, в статье «Работа с Бродским», вы тоже отметили, что работаете над этим конкретным переводом. Так что это вряд ли сохранялось в тайне.

Ниже в письме вы написали: «Иосиф сообщает мне, что вы согласились перевести это по подстрочнику. Я охотно уступил бы вам этот перевод, но в этом конкретном случае стихотворение мне очень близко и я уже затратил много времени и сил. Если вы пока не продвинулись слишком далеко, то, возможно, вы согласитесь перевести для издания „Фаррар, Страус и Жиру“ что-нибудь другое? Многие превосходные стихи пока никто за собой не застолбил». Со свойственной вам скромностью вы добавили: мол, надеюсь, что все переводы стихов, выполненные мной, «переработает какой-нибудь настоящий поэт».

В ответ он прислал крайне резкую короткую записку, где вообще не поблагодарил меня и даже умолчал о том, что я послал ему рецензию.

Записка лежит передо мной. Он «удивлен и шокирован» вашими «собственническими чувствами» и «эгоистическим интересом». Он пишет, что Бродский сам пригласил его заняться конкретно этим стихотворением. Он называет ваше письмо «неуместным», но швыряет вам стихотворение, как подачку, рекомендуя, чтобы вы сами известили об этом поэта и сообщили тому, что потребовали от Хекта самоустраниться.

А после этой записки, написанной 28 мая, он написал вам еще раз, 4 июня, не переставая сердиться, и повторил то же самое.

Предполагаю, он позабыл, что уже написал мне 28 мая.

Он вновь пишет, что ошеломлен вашими «собственническими чувствами», заявляет, что уступит вам перевод, а также перешлет Иосифу ваше «экстраординарное письмо».

Я полагал, что, если, по счастью, у нас обоих – и у него, и у меня – получатся варианты, которые устроят и Иосифа, и Нэнси Мейселас из «Фаррар, Страус и Жиру», то, возможно, в «A Part of Speech» удастся включить оба варианта. Так было сделано – по-моему, очень удачно – в издании «Selected Poems» Монтале в 1965 году.

В своем письме от 7 июня вы пишете, что никогда даже не намеревались «свирепо предъявлять права», как он выразился, на это стихотворение, а выражения, которые он выбрал, были «совершенно неуместны». Вы великодушно призвали его забыть о вашем письме и продолжать работу над его переводом. И он продолжил работу.

Хект не стал доделывать перевод наспех. 28 декабря 1977 года он написал Нэнси Мейселас, что уже отправил черновой вариант своего перевода. Он выражает опасения, что разочарует Иосифа, поскольку воздержался от всех попыток передать рифмы и размер и тем самым отдать должное «сладостной виртуозной технике оригинала». Он работал с двумя подстрочниками! Два человека, которые расшифровывали и перепечатывали набело его английские тексты, были крайне озадачены этим стихотворением, и «никто из них двоих не знал даже азов ни физики, ни геометрии… никто из них двоих не знал, кто такой Лобачевский и т. п.» Так что Хект тоже некоторое время блуждал во мраке. Он решил – «из скромности», как он выразился, переложить стихотворение верлибром, шестистишиями, «там и сям позволяя себе некоторые вольности». Он добавил, что эти вольности коснулись не только метрики; то обстоятельство, что он работал по двум подстрочникам, дало ему определенный простор при интерпретации оригинала.

Однако Хект, очевидно, влюбился в это стихотворение так же горячо, как вы. Он осыпал его похвалами:

богатство взаимопереплетенных тем, гибкость и разнообразие метафор, огромный масштаб, пестрота и гомогенность материала – все это показалось мне столь темным для понимания и одновременно столь необходимым, что с начала до конца я чувствовал, что, если бы я попытался подражать тем или иным чертам его стихотворной формы, это потребовало бы безжалостно пожертвовать многими из самых восхитительно оригинальных черт стихотворения, благодаря которым оно представляет собой ошеломляющий шедевр.

Он написал:

Позвольте мне немедля добавить, что я считаю это стихотворение потрясающим: оно не просто так же прекрасно, как и другие известные мне вещи Иосифа, но и так же прекрасно, как и почти все вершины мировой поэзии, которые я могу припомнить. Оно бередит сердце, в нем столько нежности, юмора, интеллекта и неистовая, хмельная свобода – печаль напополам с комизмом.

Тони мне так и не ответил. И это возвращает нас к телефонному звонку. Где-то между тем письмом и публикацией перевода мне позвонил Иосиф. Он знал, что за свой перевод я взялся еще раньше, чем Хект. Не помню, далеко ли я продвинулся. Но я перевел довольно