Великая иллюзия - Татьяна Юрьевна Степанова

Ленинского ближе. Предлагаю сейчас прямо туда.

– Гек, вы думаете, она работает, фотографирует клиентов после такой травмы? – усомнилась Катя.

– Прошло больше полутора лет. Есть-пить ей надо? Жених ее повесился, особняк от нее уплыл. – Гектор крутил руль, сворачивая в паутину арбатских переулков к Садовому кольцу, к Зубовской. – Давайте проверим сначала адрес фотосалона.

– Сама себе руку пилой, – прошелестел с заднего сиденья капитан Блистанов. – Да что же это? Под коксом, что ли, она была, себя не помнила в трансе? Так мой папик-актер под коксом на сцене играл, как мне мать моя начальница рассказывала. В «Свадьбе Кречинского» публику до экстаза доводил. Мать к нему перед спектаклем, бывало, приедет, всю его гримерку в Малом театре обыщет. А у него серьга была в ухе с секретом, мода тогдашняя. А в сережке кокс.

– Знаете, что меня больше всего удивило в доме Регины Гришиной? – спросил Гектор вдруг.

– Фотографии? Портрет? – Перед глазами Кати возник художественный снимок юноши с вороном. А затем страшное видение – женщина без лица с пилой в луже крови.

– Нет. То, что в доме матери я не нашел комнаты сына. – Гектор повернул на Ленинский проспект, прибавил скорость. – Все свидетели утверждали, что Регина Гришина обожала парня, но его комната в ее доме отсутствует – на втором этаже ее спальня, ванная, гардеробная и ее кабинет. Внизу гостиная, кухня, терраса.

– Но сын жил в особняке на Арбате, – возразила Катя.

– Особняк пуст, мы сами видели заброшенный ремонт. Там ни мебели, ни шмоток. Кстати, вещи, одежда сына в гардеробной были, я видел: куртки, джинсы, обувь мужская, даже доска для скейтборда. А вот комнаты нет. Скажете – она могла его комнату под офис переделать? Но матери обычно трепетно хранят все, что связано с обожаемыми детьми. Всю обстановку. Когда Гришина купила участок в Полосатове и построила коттедж, парню исполнилось лет шестнадцать. У меня такое чувство, что его комнаты, его личного пространства там не было никогда. С самого начала.

– Что вы хотите этим сказать, Гек? – Катя корила себя – занялась фотографиями тогда, а важных вещей, нестыковок в доме и не заметила даже!

– А то, что в доме в Полосатове всего одна большая спальня.

Катя умолкла. Вспоминала дом, как она одна бродила на втором этаже… Фотогравюра голой женщины с веером и ящером у ее ног… Встроенный шкаф, который Регина Гришина запирала на ключ от домработницы, где они обнаружили ее дорогие сумки и тот фрагмент кожи пресмыкающегося. Это ли она прятала от своей домработницы-филиппинки?

А что еще они тогда не спросили у домработницы Карлы?

Катя достала мобильный и позвонила на номер филиппинки, включив громкую связь.

– Алло, Карла, здравствуйте, помните меня? – спросила она по-английски, когда домработница ответила, явно струсив – зачем полиция опять ей звонит? – Вы ведь почти четыре года работали у Гришиной, да? Вы застали время, когда ее сын жил с ней, а не на Арбате?

– Конечно! Сначала он жил с мадам. Потом уехал, когда познакомился с той своей женщиной.

– С невестой, которая вас выгнала, заподозрив, что вы шпионите за ними по приказу мадам?

– Да, я вам говорила об этом. – Домработница Карла совсем встревожилась. – Но я не шпион!

– Нет, нет, не волнуйтесь. Скажите, а в комнате сына вы убирались?

Пауза.

– Я убиралась в спальне, – ответила Карла. – И всюду. В ванной, в туалете. На кухне.

– Сын не имел своей комнаты?

– Ему принадлежал весь дом, – ответила домработница Карла. – А спали они ночью в постели мадам. Вместе. Я сразу догадалась. Только вида не подавала.

– У меня еще один вопрос к вам. В доме вы видели фигурку одалиски? – спросила Катя. – Маленькая статуэтка.

– Из глины? Дешевая, – ответила Карла. – Она стояла в спальне мадам на комоде.

Катя поблагодарила домработницу и отключилась. Гектор и капитан Блистанов переглянулись. Они все слышали и поняли. Катя подумала, как хорошо, когда твои друзья знают языки, как это жизнь облегчает!

– Кстати, насчет одалиски, – встрепенулся Блистанов. – Я ее вечером матери моей начальнице отдал – так ведь официальным путем экспертизы не дождешься неделю, а мать обещала помощника послать в экспертное управление, чтобы сразу проверили. Я, пока опера в Арбатском ждал, глянул, они мне предварительный отчет скинули по электронке – фигурка из раскрашенной глины, винтаж. Сделана в начале прошлого века. Кустарное изделие народных промыслов. Место – предположительно Ближний Восток. Никакой художественной ценности не представляет. Они сложили фрагменты-осколки – вот смотрите фото. А я вечером, как вы уехали, сидел в отделе в Полосатове и решил скрины себе сделать всех фотографий зловещих. Если сравнить совмещенные осколки фигурки и фото афиши с одалиской, получается очень похоже.

Он вывел на экран мобильного обе фотографии и протянул телефон Кате. Гектор тоже глянул.

– Есть сходство, но смутное, – заметила Катя. – Однако теперь мы знаем, что фигурка одалиски принадлежала Гришиной, именно из ее спальни убийца забрал ее и разбил в лесу. То есть он заходил в дом. Гек, вы были правы… С этим все ясно. Но вот слова Карлы насчет отношений матери и сына… даже не знаю, что сказать…

– Сейчас и это проясним. Мы уже приехали. – Гектор свернул с Ленинского проспекта на съезд к Третьему кольцу и через две минуты затормозил у стеклянного здания в стиле семидесятых годов с пристройкой из стекла, похожей на магазин.

Они вышли. Катя поняла, что перед ними Нескучный сад – та его часть у Ленинского проспекта и Академии наук, куда она в своих пробежках не добиралась.

Гектор направился прямо к одноэтажной пристройке-стекляшке. Окна-стены изнутри были наглухо закрыты промышленными стальными жалюзи, нельзя рассмотреть, что внутри. Дверь сбоку выглядела как монолит – крепкая, стальная. Над ней вилась неоновая вывеска «Фотосалон «ИраЭль». В закатном свете августовских сумерек неоновая вывеска мерцала багрянцем. Стеклянное здание пестрело объявлениями об аренде в пыльных окнах – по виду явно старый НИИ, перепланированный в офисный центр. На стоянке всего несколько машин. Перед фотосалоном припаркован старый белый «Мурано», тронутый коррозией.

Гектор нажал на кнопку звонка.

Динь-дон в переговорнике.

– Кто?

– Полиция.

– Мы закрыты.

– Я сказал – полиция. Откройте!

Дверь приоткрылась.

На