Великая иллюзия - Татьяна Юрьевна Степанова

иконостас. Насчет дома… покоя он вам не дает, я смотрю… Считаете, что из-за него Регину убили, да? Ну, возможно… Сейчас люди за грош удавятся, а тут такая недвижимость на кону. При жизни Регины там жил ее сын, считалось, что дом его. Как он к Коралли попал – какая теперь разница? Спустя столько лет? В семидесятых его, кстати, у нее хотели отобрать, несмотря на то что квартира уже кооперативной считалась. В цирке поднялась буча – завистники писали кляузы. В таком вот духе – за что дали? Сама Бугримова требовала создать комиссию. Но потом с ней случилась трагедия – на нее напали львы во время представления, изуродовали ее. В цирке говорили – она сама допустила какую-то досадную оплошность как дрессировщик. Странно, у нее же был такой опыт работы с хищниками.

– Вашу бабку оставили в покое? – осведомился Гектор.

Стас Четвергов молчал.

Яркая вспышка… он словно перенесся в памяти на много лет назад – в семьдесят шестой.

Сочи. Цирк шапито. Он с девчонками вернулся с пляжа и вошел в персональный вагончик – гримерку своей бабки. Он подросток, носит длинные волосы и плюет на требования учителей подстричься. Он курит и тайком пробует джин из заграничных запасов Великой. Он часто и подолгу мастурбирует в постели перед сном, мечтая о той, в кого влюбился так жестоко, совсем по-взрослому… насмерть…

Великая в розовом атласном халате стоит к нему спиной, она не знает, что он пришел. На голове ее парик цвета воронова крыла. Она разговаривает с кем-то по телефону, что проведен из шапито прямо в ее «цирковую уборную». Он, Стасик, не слышит тихого, проникновенного, вкрадчивого разговора. Низкий голос Великой словно виолончель, он обволакивает, убеждает, приказывает, повелевает…

Она кладет трубку. Стоя спиной к нему, наливает себе в бокал шампанского из бутылки – в ее «уборной» не переводится алкоголь. И чокается бокалом с фотографией Аделаиды, истинного факира…

– Великая, у тебя полусухое? – громко спрашивает с порога он. Вкус шампанского ему нравится.

Великая резко оборачивается, все ее грузное располневшее тело колышется.

Он смотрит на нее… на ее лицо… на ЭТО…

И падает в обморок.

– Так от Коралловой отстали? – Гектор повторил свой вопрос.

– Склока заглохла сама собой.

Пауза.

– Ваша общая с Гришиной подруга Соня Мармеладова не пустила нас на порог, спряталась, – объявила Катя. – Она действительно не в своем уме?

– Порой она неадекватна. – Стас Четвергов вздохнул. – Мы с женой Ксенией не оставляли ее все эти годы. Помещали в больницы. Это все из-за давней травмы. Соня порой стесняется своего вида. Впадает в депрессию.

– А что с ней произошло?

– Несчастный случай.

– В цирке?

– Н-нет, не совсем. Все произошло на почве нервного срыва. И это было очень давно, в юности. Она самая старшая из нас. Великая взяла ее в свой номер ассистенткой – ее знаменитый фокус «Ваза с водой». Они вместе выступали. Ну а после была целая жизнь. Она не в сумасшедшем же доме ее провела. Она жила, работала, на хлеб сама себе зарабатывала. Сейчас уже возраст дает себя знать, старые недуги обострились, в том числе и нервные.

– И вы с женой оказывали ей материальную помощь? Заботились о ней? – уточнил Гектор.

– Старались облегчить ей жизнь.

– А Регина Гришина?

– Тоже, насколько я знаю. Мы не оставляли нашу Мармеладку. Мы оба ее любили. Фактически моя семья в юности – это они, девчонки и Великая. Потом моей семьей стала Ксения. – Стас Четвергов указал на портрет красавицы жены.

– Отчего скончалась ваша супруга? – Гектор неумолимо прессовал сентиментального «мужа Кошелька».

– Тромб оторвался. Три года прошло, а я до сих пор не могу смириться с ее потерей. Здесь все мне о ней напоминает.

– Ваш дом словно из повести Тургенева, – заметила Катя.

– Мы с Ксенией столько в него вложили. Она подала идею – пусть наш дом станет усадьбой из прошлого. Деньги мы не жалели. Добивались некоего совершенства. А теперь я брожу по пустым комнатам и обтачиваю свои окаменелости в мастерской. Вот и Регина ушла… С годами мы оказываемся словно в пустоте, в вакууме. Великая об этом тоже говорила в свое время. Но мы, юнцы… разве могли мы тогда постичь горечь утрат?

Глава 18. Вскрытие

– Лицо дневное Андрогина еще темней, чем лик Пьеро… чем лик кретина, – продекламировал Гектор в машине, когда они покинули «дворянское гнездо» и возвращались по пробкам в Москву. – Палеоботаник из потомственных поповичей. У них с Коралловой так называемые семинаристские фамилии, я сразу внимание обратил на сходство, еще не подозревая об их родстве. Мужик рассказал нам сказки дней минувших, а от событий недавних отмазался весьма изящно. А мы-то и уши развесили, а?

– Мне кажется, мы все-таки услышали кое-что весьма важное, Гек, – заметила Катя. – Может, в будущем нас осенит, что же именно мы узнали. По крайней мере, нам теперь точно известно, кто была женщина-факир Мегалания Коралли и кто ее окружал.

– Бабулька-фокусница, земля ей пухом, откинула коньки в восьмидесятом. Но кака-а-а-я ф-ф-фемина! – воскликнул Гектор голосом Паниковского. – Хрущев, Маленков к ней липли. И Лил-л-личка! Незабвенная Брик – а уж она-то умела себе друзей выбирать. Кстати, знакомство водила с половиной НКВД, а затем КГБ. Однако наш интерес сейчас должен зашкаливать в отношении другой фемины – покойницы Коробаевой-кошелька. Она симпомпон была, судя по портрету. И моложе Регины Гришиной лет на пятнадцать. Рулилы наши сами от сохи, из провинциальных яиц повылуплялись. Супружницы их еще так-сяк – в клиниках косметических себе сделали новые губы и попы. А вот родня выдает шишек с головой… Как сейчас выражаются – наш особый генетический код. Однако Четвергов сумел жениться не только на кубышке, но и на миловидной мордашке. Тромб, видите ли, у нее, такой сытой-гладкой, оторвался… Сейчас мы проясним, какой такой тромб.

Он, придерживая руль одним пальцем, набрал в одно касание номер на мобильном.

– Гидеон Израилевич Белянин? Полковник Гектор Борщов. Как договаривались утром. Что? Бунт на корабле? Опять?! Какие еще военные медики? Какая лекция? Вы представляете, с КЕМ вы во-о-обще разговариваете? Через пять минут… да, да… на свежем,