За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

и тошно. По счастью, окно рядом с гробом было открыто, и Леночка успела добежать, чтобы выблевать водку. Вместе с ней вышло и ее оцепенение, и она впервые смогла заплакать. Так, что рыдала с тех пор без перерыва целых двадцать восемь дней.* * *

А ровно через двадцать восемь дней случилось великое событие, и младенца торжественно внесли в дом. Леночка порхала вокруг новорожденной и не могла наглядеться – и ротик, и щечки, и губки у нее были как у маленького Ленечки… Вот только нос, как у матери, курносый и беспородный. Ну да ладно, за рождение внучки Леночка была готова простить Наталье эту неприятную деталь ее внешности.

В глубине души Леночка, конечно, надеялась, что девочке дадут имя Мария, в честь Мусечки. Но тут внезапно голос подала Наталья.

– Никогда! – Прозвучало это неожиданно жестко. Ей хотелось назвать дочку как-нибудь поинтереснее, посовременнее, поиностраннее. А Мария, Маруся – это так старомодно, так по-деревенски. – Назовем ее Лилией. Лилечкой.

Две женщины, Леночка и Наталья, смотрели друг другу в глаза с ненавистью. Ни одна из них не готова была отступать, и тогда взгляды непримиримых соперниц устремились на Леонида.

– А, делайте что хотите, – сказал он, махнув рукой, и тотчас же ушел. У него было много дел и не было ни малейшего желания участвовать в бабских разборках.

Наталья торжествующе улыбнулась, и в тот же день новорожденную назвали изысканным именем Лилия.

Обескураженная Леночка была вынуждена признать свое поражение. Более того, новая правда жизни предстала перед ней во всей суровости. Она вдруг осознала, что больше не является главной женщиной в жизни сына. То есть если до этого момента она готова была делить статус «главной» с Мусечкой, то теперь стало очевидно, что она перешла в разряд «одной из». Одной из многочисленных женщин в его жизни. А почетное первое место отныне будет разделено между курносой Натальей и ее не менее курносой Лилечкой.

Несчастная Леночка горько плакала в своей комнате, уткнувшись носом в подушку.

– Предатель! – в сердцах повторяла она раз за разом страшные слова. И не было теперь с ней рядом верной Мусечки, которая обязательно нашла бы правильные слова. – Подонок! Кровопийца! Несчастный ублюдок!

За ширмой, там, где раньше кряхтела Мусечка, теперь сопела Лилечка. Эта долгожданная, выстраданная девочка теперь ознаменовала ее, Леночкину, капитуляцию.

* * *

Мусечка умерла очень вовремя, потому что впятером с грудным ребенком в однокомнатной квартире, поделенной перегородкой, пришлось бы невыносимо трудно. А так было просто трудно.

Теперь их жизнь была наполнена бессонными ночами, детским плачем, грязными пеленками, очередями на молочной кухне, коликами и режущимися зубами, изучением младенческого кала и подробным его анализом. От этой бытовухи Леонид приходил в бешенство. Его раздражала суета вокруг Лилечки, он мучился от недосыпа и несварения желудка, его обижало, что его место главного человека в семье заняло это крошечное визгливое существо. Он чувствовал себя нервным, уставшим, обессилевшим и несчастным. Нередко коллеги обнаруживали его спящим в театральной подсобке, а то и вовсе в гримерной. Это злило его еще больше.

Однажды, вернувшись домой, он вошел в маленький коридор, откуда открывался вид в крохотную ванную. Было душно, потно, жарко… Большая грузная Наталья (она серьезно набрала в весе во время беременности и все еще не вернулась к прежнему состоянию) стояла нагнувшись над корытом. В нем благоухали замоченные свежие Лилечкины пеленки. Наталья терла их хозяйственным мылом с остервенением, до скрипа. Тугой ее зад был обтянут хлопчатобумажным халатиком, несколько коротковатым для ее роста. Видно было, как ходят ее ягодицы, как напрягаются могучие, крепкие ноги… Еще секунда, и тонкая ткань порвется под напором этой женской силы.

Она почувствовала его взгляд, поднялась, обернувшись к нему. Он стоял, завороженный. Влажный халат прилип к налитой каменной груди. Никогда еще ее грудь, полная молока, не была так прекрасна и тяжела! Ей даже не нужно белье – она крепкая, мощная, устойчивая… Кудрявый локон прилип ко лбу, над верхней губой застыли капельки пота. От нее пахло мылом и детским питанием, а еще – здоровым инстинктом.

Леонид шагнул к ней, схватил за руку, распахнул трещавший по швам халатик и, прежде чем она успела пикнуть, притянул к себе ее крепкое молодое тело.

А Леночка, укачав внучку, тут же почуяла неладное своим острым любопытным носом. Она выглянула из комнаты, и в глазах ее потемнело.

Вечером того же дня состоялся серьезный разговор. Все трое сидели в кухне.

– Так больше продолжаться не может, – сказала Леночка. – У вас отдельная семья, вы должны жить самостоятельно.

– Мама, ты хочешь нас выгнать? – Глаза Леонида расширились.

– Я хочу, чтобы вы ушли, – ответила она глухим голосом.

– Но почему, мама? – недоумевал он.

Наталья, в отличие от Леонида, прекрасно понимала, в чем дело: они не могли поделить его и его любовь. Да и видеть друг друга они больше не могли.

– Мама Лена права, – сказала она, и Леночку передернуло от этого простонародного «мама Лена». Становиться матерью этой самозванке она не собиралась. – Нам нужно снять квартиру.

– Но… Чем здесь плохо?

– Всем, – ответили они хором.

И словно в подтверждение, Лилечка громко всхлипнула во сне.

Леночка встала и подошла к Мусечкиному резному сундуку. В сердце кольнуло: она не прикасалась к нему со смерти