За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

матери. Но, стиснув зубы, она вскрыла изящный замок. В глазах зарябило от аккуратных пачек денег, перевязанных веревочками. Здесь было все, что она копила пятнадцать лет, с тех самых пор, как Ленечка потратил свои сбережения на кольцо для первой возлюбленной.

– Возьмите. – Она протянула деньги. – На первое время хватит. Здесь вся бабушкина пенсия. Она просила передать тебе после смерти.

Натальины глаза расширились от потрясения. Оказывается, под тощей задницей покойной Мусечки был спрятан целый клад! Сокровища, ценность которых и вообразить было невозможно.

– Но как это возможно? – Леонид по-прежнему не мог понять, что происходит.

– Я не хочу превращаться в бесплатную прислугу. Нянчить ваших детей, убирать ваше дерьмо – нет уж, спасибо, увольте. Я к этому не готова!

– Мама! – возмутился Леонид. Ему и в голову не приходило, что мама может быть чем-то недовольна.

– В конце концов, я еще не старая женщина! Я еще даже на пенсию не вышла. У меня еще может быть своя жизнь!

Леонид был ошеломлен. Такого он точно даже представить себе не мог!

– Мама права, – снова сказала Наталья.

– А кто будет сидеть с Лилечкой?

Леночке стало немного стыдно, ведь она ни одного дня в своей жизни не провела с маленьким сыном наедине, но она лишь устало закрыла глаза руками.

– Я, – ответила Наталья. – Я буду сидеть с Лилечкой.

В глазах свекрови промелькнула благодарность. Это была честная сделка – и полная победа Натальи.

Часть вторая

Лилечка

Надо сказать, что внешность у Лилечки была вполне приятная. Она выросла крепкой, коренастой девицей с глазами какого-то невнятного цвета и пухлыми губками. Одна лишь особенность портила ее наружность: у Лилечки не было лица. То есть физически, оно, конечно, наблюдалось, но вот описать и запомнить его было крайне сложно. Все у нее находилось на своих местах, нигде не выпирало и не выделялось, и от этого совершенно невозможно было, даже при желании, восстановить ее личико в памяти. Лилечка, конечно, об этом не догадывалась, но смутно чувствовала свою непривлекательность, что также становилось причиной ее страданий.

Личностью Лилечка тоже была скучной и блеклой. Интересовало ее немногое. Главную озабоченность вызывала интимная сторона жизни, которая складывалась самым неприятным образом. Ей катастрофически не везло. Душа рвалась к любви, но узость и ограниченность трагически мешали возникновению простого человеческого чувства. Окружающие выглядели для нее мелочными и недостойными, глупыми и грубыми. При этом сама она в собственных глазах выглядела человеком крайне чувствительным и эмоционально развитым. Ей казалось, что ее не ценят, не любят, не оказывают должного внимания, и вообще всячески ею пренебрегают.

Лилечка занимала позицию спрятавшегося в кустах разведчика, который только и ждет, когда его обнаружат, чтобы предстать во всей красе. Мир, по ее мнению, был устроен несправедливо, и она настойчиво, упорно, ждала того момента, когда появится тот, кто распознает все ее скрытые от посторонних взглядов таланты, оценит по достоинству ее тонкую душевную организацию и завладеет наконец ее заждавшимся организмом. Постепенно терпение начинало ее покидать.

Хотя романов в ее жизни было немало, и некоторые даже грозили перерасти в нечто большее, но этого «большего» никогда не случалось. Лилечка была скучной, ленивой, требовательной и капризной. И желающих взвалить на себя такое сочетание вкупе с неинтересной внешностью не находилось.

С Натальей у нее были отношения близкие, более тесные даже, чем незримая, но живая пуповина, связывающая навечно мать и ребенка. Это была близость женская, духовная; соединение двух судеб, унылых и потерянных, двух жизней, не умеющих жить. Они чувствовали друг друга и боялись. Они любили друг друга больной, зависимой любовью и страдали от этой любви. Они ненавидели друг друга в моменты отчаяния, но так же жутко, по-животному, нуждались друг в друге. Это были странные, страстные, тяжелые отношения, где в один клубок сплелись самые разные чувства.

В отличие от Натальи, средняя толковость которой успешно компенсировалась жизненной стойкостью и хваткостью, Лилечка не обладала даже этими качествами. Хотя объективности ради надо сказать, что она была умнее матери и придерживалась современных и прогрессивных взглядов на многие вещи. Но в целом она скорее походила на нее, чем резко отличалась. И, сознавая это, Лилечка злилась еще больше.

В себе она все чаще замечала материнские черты, которые ненавидела: визгливые, почти истерические крики, которые вылетали из ее рта, когда она была зла или чересчур возбуждена; жесты, движения, привычки; медлительность, доставляющая подчас массу проблем; плохие зубы, которые нужно было постоянно лечить, – все, что раздражало ее в матери, она находила в себе; даже прыщик, который вскакивал всегда на одном и том же месте – и у матери, и у дочки. Наталья с возрастом становилась в глазах Лилечки все уродливее: глаза суживались, щеки впадали, покрывались паутиной морщин, а нос торчал посреди лица, как шишка. Лилечка боялась этих изменений, ненавидела их, исступленно пыталась выдавить из себя схожесть с матерью… Несомненно, Наталья тоже видела в Лилечке собственные недостатки, и у каждой были свои счета, предъявляемые друг другу, а вместе с ними – и к жизни.

Но вместе с тем они были самыми близкими людьми на свете. Они понимали неясные, скрытые от посторонних взглядов тонкие колебания души друг друга, чувствовали малейшие изменения и нарушения ее равновесия. Потому так мучительно и