Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии - Джеффри Кейн

на самолет в Турцию. Это было рискованно: китайские пограничники могли легко остановить Майсем на границе с Индией, если бы сочли ее подозрительной.

«В следующий раз мы увидимся уже нескоро, – сказала ей мать перед тем, как Майсем села в автобус. – Но помни о даре, который тебе дан. Пережитое тобой – это дар, потому что теперь ты будешь в безопасности, ты будешь расти, и мир узнает о том, что происходит».

Они обнялись. Майсем обернулась и смотрела, как ее мать уходит вдаль, становясь точкой на фоне небоскребов и ветхих строений. А вскоре она уже всматривалась в бескрайнюю темную пустыню, пустую и заброшенную, где, если верить слухам, были зарыты древние сокровища и испокон веков бродили путешественники и духи.

Магия Кашгара и просторы пустыни Такла-Макан, которыми было наполнено детство Майсем, исчезли. Праздничные толпы больше не собирались каждый год на краю пустыни возле святынь и могил мучеников и воинов. Кашгар, пашни, оазис – все стало бесплодным, лишенным жизни, пустой скорлупой. В некоторых мечетях государство снесло минареты, а другие полностью разрушило. На месте мечетей и кладбищ, где некогда покоились древние могилы предков Майсем, устроили парковки, сады и даже общественные туалеты. Люди, словно живые трупы, бродили по улицам и проселочным дорогам, казалось, не понимая, кто они, откуда пришли и куда идут.

Майсем знала, что никогда не сможет вернуться назад.

Она закрыла глаза и растворилась в древнем эпосе с его героями и злодеями, ведущими сражения при помощи магии и колдовства. Она вспомнила поэтические чтения и концерты. Она вспомнила семейные выезды за город на выходных, когда они ели вкусное мясо, а дни проходили в счастливой болтовне. А потом Майсем со всем этим попрощалась.

Глава 17

Темница разума

Когда их психическое здоровье придет в норму, они смогут счастливо жить в обществе.

Психотерапевт из Синьцзяна

Осенью 2016 года друг Майсем, Арман, собирался начать занятие со студентами, когда получил звонок с неизвестного номера. В первый раз он не ответил. Затем с этого номера позвонили еще раз.

«Алло!» – сказал он.

«Я здесь. Я в порядке».

Это Майсем звонила из Индии. Впервые за четыре месяца они с Арманом могли поговорить. Впервые за несколько месяцев они могли быть уверены, что китайские власти не перехватят их разговор.

«Мне нужно столько тебе рассказать… Я скоро приеду».

Несколько дней спустя Арман ждал Майсем в зале прилетов. Она медленно подошла к нему, обняла его. Но ничего не говорила.

[ ]

Майсем изменилась, побывав в лагере. Позже она рассказывала Арману, что в автобусе из Китая попутчики интересовались, откуда она родом. Видя в каждом шпиона и стукача, она не доверяла спрашивающим и не хотела отвечать. Разговоры утомляли ее, потому что требовали размышлений, а размышлять было рискованно.

«Кашгар», – кратко ответила она, не произнеся больше ни слова.

«Там всё оцепили, – сказал один из мужчин. – Как вы выбрались оттуда?»

«Вам очень повезло», – сказала пожилая женщина.

Прибыв из Индии в Турцию, Майсем должна была подойти к сотруднику иммиграционной службы, чтобы поставить штамп в паспорт. Но ему она тоже не хотела ничего рассказывать.

«Откуда вы прибыли?» – спросил он.

Майсем тупо смотрела перед собой. Она застыла в нерешительности, не испытывая желания говорить с представителем государственных органов, который в Китае имел бы абсолютную власть над будущим ее семьи и ее карьерой.

«Что привело вас в Турцию?»

Ответа не последовало.

Офицер иммиграционной службы изучил китайский паспорт Майсем. У нее была студенческая виза, и она была зачислена в магистратуру в известном университете. Все выглядело нормально.

«Я студентка, – наконец произнесла Майсем. – Просто возвращаюсь с летних каникул». Сотрудник поставил штамп в паспорте и пропустил ее. Она добралась на такси до своей квартиры.

Оказавшись дома, Майсем «слонялась по квартире в мешковатых грязных штанах и не принимала душ».

Утром ей не хотелось вставать с постели. Она не пошла на занятия.

Арман начал понимать, как повезло Майсем, что она уехала из Китая, хотя девушка никогда в подробностях не рассказывала ему о том, что ей пришлось пережить. Начиная с 19 октября 2016 года, спустя всего несколько недель после побега Майсем из Синьцзяна, миллионам уйгуров было приказано явиться в местные отделения полиции, где им предписывалось сдать свои паспорта. Полицейские управления разместили в интернете объявления, информирующие о том, что новые паспорта выдаваться не будут. Уйгуры оказались заперты в Китае – возможно, на всю жизнь.

Но Майсем не чувствовала себя везунчиком. Она ощущала себя спринтером, пытающимся прорваться через грязную снежную слякоть.

«В то время, с конца 2016 до начала 2017 года, я почти все время спала, – рассказывала она мне. – Повсюду, куда бы ни посмотрела, я видела признаки авторитарной власти. Когда мне задавали вопрос, у меня было ощущение, что меня допрашивают, что я должна что-то скрывать. Когда я брала в руки смартфон или открывала ноутбук, мне казалось, что машина наблюдает за мной, осуждает меня, думает обо мне. Зачем говорить с кем-то по душам? Зачем читать, а потом обсуждать прочитанное с другими? Быть сложным и человечным рискованно».

Майсем научилась так хорошо симулировать пренебрежение к критическому мышлению и эмоциям – это ведь была ее методика выживания, – что в прямом смысле потеряла способность мыслить и чувствовать.

«Я ощущала себя компьютером. Я была запрограммирована анализировать окружающую среду, производить расчеты и просто поддерживать собственное существование», – вспоминала она.

Слоняясь по своей неухоженной, покрывающейся пылью квартире, время от времени Майсем брала в руки книги. Просто от скуки. Как-то раз она открыла «Жену путешественника во времени», когда-то одну из своих любимых книг, но тут же ее отложила. Она стала проверять свою квартиру на наличие камер и прослушивающих устройств.

Если она выглядывала в окно и видела полицейскую машину с мигалками или патрульного полицейского, то в страхе возвращалась в постель.

Майсем отклоняла периодические приглашения встретиться от друзей, профессоров или просто доброжелателей, которые хотели помочь ей преодолеть трудный период. «Мне очень хочется спать. У меня нет времени. Позовите кого-нибудь еще», – отвечала она им.

Сначала друзья Майсем злились и обижались на нее. Они решили, что Майсем больше не нужна их дружба. «Это было обидно», – сказала одна из ее подруг.

В конце концов Арман уговорил ее сходить на ужин с чаем в небольшой дружеской компании.

«Я пошла в платье, которое не снимала несколько дней, – рассказывала она. – Мятом и грязном. Я выглядела так, будто попрошайничала на улице». Она вошла и почувствовала неловкие взгляды повернувшихся к ней друзей, не понимающих, что с ней случилось.

Со временем она решилась излить душу Арману и другим товарищам по учебе.

«Но произошло нечто странное. Я рассказывала им о концлагере. Рассказывала свою историю – но от третьего лица. Как будто говорила о ком-то из своих знакомых».

У сбитых с толку друзей возникло только больше вопросов. Похоже, они не понимали, что Майсем пытается им сказать: «Ты расстроена, потому что твоему другу в Китае пришлось все это пережить?»

Однажды ночью Майсем проснулась вся в поту. Ей было тяжело дышать. Она почувствовала, что прижимает руку к груди. «Неужели я умираю?» – подумала она. Майсем прошептала исламскую молитву, которую читают, когда кажется, что смерть близко: «Воистину, мы принадлежим Аллаху, и к Нему мы вернемся».

Сердце болело невыносимо.

[ ]

«С вами все в порядке, – сказал Майсем врач, проведя обследование. – Как чувствуете себя в последнее время? Дома все нормально?»

Майсем не ответила. Почувствовав, что дело в ее душевном состоянии, доктор посоветовал ей обратиться к специалисту.

Но Майсем по-прежнему не хотела ни с кем общаться. Некоторое утешение приносила переписка с матерью: это помогало вернуть жизнь в привычное русло.

«Сегодня мы отлично поужинали бараниной и перепили вина», – писала мать, отправив Майсем фотографию подвыпивших гостей. У них дома старались выжимать максимум из радостных моментов, пока ситуация вокруг становилась все хуже. Сообщения от матери приходили только раз в месяц – не чаще, и в них не было подробностей. Это был единственный способ скрыться от внимания властей, которые задерживали тех,