Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии - Джеффри Кейн

SenseTime и Megvii, больше не выбирали, в каком направлении совершенствовать технологии ИИ – для мессенджеров, слежки или онлайн-шопинга, – чтобы затем по запросу продавать свои услуги государству. Теперь стратегию развития ИИ – в угоду национальным интересам – диктовало само правительство. Компании должны были присоединиться или остаться на обочине истории.

Глава 16

Бюрократия разрастается, чтобы обслуживать бюрократию

Объект преследования – это преследование. Объект пыток – это пытки. Объект власти – это власть.

Джордж Оруэлл «1984»[21]

Майсем провела в лагере уже неделю. Она лежала в постели, не в силах уснуть, размышляя о задании, которое дал ей партийный чиновник: подумать, почему она здесь. Она не знала, как ответить на этот вопрос. Охранники сказали ей, что чиновник вернется на следующее утро.

Майсем то проваливалась в сон, то снова просыпалась; мысли метались и путались. Она думала, что сказала бы ее мать, окажись та на месте дочери. Девушка снова задремала и увидела себя за стенами лагеря. Потом появилась ее мать на велосипеде.

«Нам пора!» – сказала она.

Когда звонок подъема разбудил ее, Майсем поняла, что это был сон. Автоматические двери открылись, и в 9 утра, после утренней зарядки и завтрака, ее вновь отвели на встречу с партийным руководителем.

Он сразу перешел к делу.

«Почему вы здесь?»

«Я слишком гордая, – ответила Майсем. – Любимица всей моей большой семьи, всегда в центре внимания. Я не знаю людей. Всегда думала, что я достойнее, значимее других. Я смотрела на партийных работников свысока. Считала их глупыми и необразованными. Но теперь поняла, что это я необразованная, так как относилась к партии с пренебрежением».

«Что вы думаете о своих одноклассниках?»

«Их я тоже считала необразованными. Они не размышляли о наших законах и обычаях. Не читали книги в детстве и не занимались тяжелым умственным трудом. Теперь они учатся по пять часов в день. Становятся полезными гражданами для нашей страны».

«Несмотря на ваш прогресс, – объявил чиновник, – мы пока не можем вас отпустить. Нужно продолжать учебу».

Надежды Майсем рушились. Постепенно ей становилось ясно, что убежать отсюда невозможно.

«Система хочет, чтобы я признала, что я сумасшедшая и что я ошибаюсь, – думала она. – Но в этом случае мне придется остаться здесь, ведь я сама признáю, что я сумасшедшая и что я ошибаюсь».

«Меня беспокоило, что все мои признания попадают в систему, – рассказывала она. – Не решат ли машины, что я террористка, раз сама рассказываю о своих недостатках? Неужели я просто стреляю себе в ногу?»

Майсем, озабоченную и сомневающуюся в правильности выбранной тактики, отвели на утренний урок пропаганды, где над ней издевались охранники.

«Вот ваша тетрадь и карандаш», – объявила учительница, наконец выдав ей необходимый инвентарь.

Майсем упала духом: «Тетрадь и карандаш означали, что я официально стала заключенной. Я больше не была вне системы. Это был конец. Теперь я могла остаться тут на годы, даже умереть здесь».

Она огляделась вокруг. Все таращились на нее – изгоя, чьи надежды и мечты были окончательно разрушены.

Она с ужасом опустила глаза на свою тетрадь. Линованная бумага, лежащая перед ней, словно втягивала ее в глубины лабиринта – в неизбежный ад зубрежки, где ей придется распрощаться с собственным разумом, подчиняясь приказам машины, желающей переделать ее изнутри.

«Любим партию, любим страну!»

Майсем поднесла карандаш к бумаге, приготовившись заносить в тетрадь бессмысленные речевки своей учительницы, не оставляя тщетных надежд, что через несколько месяцев или лет ее отпустят на свободу.

Я подчиняюсь партии. Партия – это мои мать и отец. Я была высокомерной. Я ошибалась. Партия, мой родитель, защитит меня. Я подчиняюсь, я отдаю себя тебе, мой защитник и спаситель. Ты – солнце, ты – луна, ты – горы и океан.

Майсем очнулась от своих мрачных грез. Страница тетради перед ней по-прежнему была чиста. Учащиеся вокруг нее строчили свои привычные семь страниц самобичевания и декламаций. Девушка ощутила острую тоску по просторам пастбищ и оазисов, среди которых выросла. Но сейчас пришло время подавить инстинкт быть индивидуальностью.

Майсем смирилась. Взяв в руки карандаш, начала писать. Мгновением позже двери в класс распахнулись. Она подняла взгляд от тетради. Несколько охранников смотрели на нее. Как всегда, они держали наготове свои шипованные резиновые дубинки. Майсем знала, что это значит. Она попалась, каким-то образом провинилась перед Партией. Она приготовилась к наказанию.

«Ты пойдешь с нами, – сказал один из охранников. – Тебя ждет машина».

Начальник лагеря не выглядел дружелюбным. Майсем осталась сидеть, недоумевая, о чем он говорит.

«Я сказал, что тебя ждет машина».

Сознание Майсем затуманилось. Она больше ничего не понимала. Если на улице ее ждала машина, то наверняка у водителя был приказ отвезти ее в еще более страшное место.

«Нам позвонили из районной администрации. Произошла ошибка. Тебя переводят».

Начальник лагеря выглядел так, будто ему устроили нагоняй, вспоминает Майсем.

«Я пыталась понять, что именно он говорит, – рассказывала она. – Я сидела и не знала, что думать. Это какая-то хитрость?»

Как и все приказы, которые отдавало лагерное руководство, этот казался бессмысленным. Будто они пытались заставить ее еще сильнее засомневаться в собственных представлениях о реальности…

«Зачем давать мне тетрадь и карандаш, а потом приказывать уйти?»

Двое охранников подняли Майсем с места. Они толкнули ее вперед, пытаясь заставить идти.

Сначала она сопротивлялась, боясь того, что ее ждет впереди. Затем двинулась вперед, а камеры видеонаблюдения, казалось, следовали за ней по пятам. Она преодолела жуткий бетонный коридор. Вдоль одной стены висели изображения несчастных женщин в хиджабах, словно взывающих к ней. На другой стороне женщины на высоких каблуках и в современной одежде ходили по магазинам и сидели в ресторанах, не обращая никакого внимания на Майсем. Охранники за стенами лагеря распахнули последние ворота, и солнечный свет ослепил ее. «Что дальше? – размышляла она. – Они увезут меня и будут пытать?» Охранники усадили Майсем в машину. Когда они отъезжали, девушка оглянулась на лагерь, гадая, выйдут ли когда-нибудь на свободу ее товарищи по заключению и сохраняют ли они вообще надежду на спасение.

Они проехали мимо традиционных домов из самана, из которых состоял Старый Кашгар. Майсем поняла, что вернулась в город. За окном промелькнула ее средняя школа. Затем дома друзей.

«Но это был еще не конец. Оставался еще один шаг, – рассказывала мне Майсем. – Я должна была окончить курс пропаганды в центре перевоспитания. В том самом, где меня держали до того, как отправили во второй концентрационный лагерь… Тот, другой лагерь назывался центром принудительного содержания».

Ее проводили в центр перевоспитания. Учащиеся с восторгом отреагировали на возвращение Майсем: побросали карандаши и захлопали в ладоши, когда она присоединилась к ним в классе. Недолгую эйфорию прервала учительница, потребовав тишины. Майсем села за парту и приступила к выполнению своих ученических обязанностей. До окончания курса оставалось еще несколько недель.

Она надеялась, что однажды сможет вернуться в Турцию, в университет, к своему парню, к нормальной жизни.

«Но что-то было не так… У меня не получалось ни думать, ни чувствовать, – говорила мне Майсем. – Внутри меня словно что-то заглушили».

Каждый раз, когда в ее голове рождалась критическая мысль или вспыхивало воображение, она одергивала себя.

«Опасно, – думала она. – Остановись. Не рассуждай. Просто делай».

Следующая пара недель занятий прошла в скучной рутине. Каждый день был похож на другой, будто время остановилось. Покорные учащиеся механически выполняли свои ежедневные обязанности. После шести часов учебы они уходили домой, чтобы приготовить ужин для своих семей. На другой день все повторялось.

Каждый день в определенное время учительница включала им пропагандистские ролики с патриотично настроенными студентами, марширующими строем, или случайными людьми на улице, возносящими хвалы Китаю или стоящими перед флагом страны. Как правило, все персонажи были совершенно безликими, но однажды в одном документальном фильме Майсем увидела лицо, которое узнала: «Это был мой профессор Ильхам Тохти».

«Ильхам Тохти, приговоренный к пожизненному заключению, – террорист