Счастливые девочки не умирают - Джессика Кнолл

— Двадцать пять? — фыркнула я. — Он что, заказал ее по каталогу несовершеннолетних невест?

— Вообще-то, двадцать пять лет — не так уж и мало, — парировал Люк. И, одумавшись, поспешно добавил: — В смысле, чтобы выйти замуж.

Я понимала, что Джон очень дорог Люку. Хоть мы с Нелл и дулись сейчас друг на друга, я бы все бросила ради встречи с ней, если бы она жила на другой стороне земного шара и вдруг оказалась в Нью-Йорке всего на два дня. Нет, меня расстроило то, с каким нескрываемым облегчением Люк «соскочил». Обманываться на его счет и дальше стало невмоготу. С мыслью «ты сам меня довел» я написала мистеру Ларсону сообщение: «Наш уговор поужинать в Мейн-Лайне еще в силе?»

— Я тебя люблю, — сказал Люк, почему-то с вопросительной интонацией в голосе. — У тебя все получится, крошка. Расскажи им все как есть. Истина сделает тебя свободной! — Он рассмеялся. — Надо еще раз пересмотреть этот фильм. И вообще, что там новенького у Джима Кэрри?

Надо было его поправить, что это цитата из Библии, а не из кинокомедии. Может, тогда бы он отнесся к происходящему серьезно. Я готовилась спуститься в ров со львами, полагаясь всего лишь на парочку бриллиантов да старый изумруд на моем пальце. Разве этого достаточно, чтобы чувствовать себя под защитой?

— Говорят, «Берт Уандерстоун» — смешное кино, — сказала я вслух.

На вопрос, в какой гостинице мне сняли номер на время съемок, Аарон, режиссер, в удивлении вскинул брови.

— Мы думали, ты остановишься у родителей.

— Это довольно далеко, — ответила я. — Будет удобней, если мне подыщут гостиницу недалеко от школы. Отель «Раднор» подойдет.

— Надо проверить, найдутся ли в бюджете деньги, — ответил Аарон.

Ничего, найдутся. Мне никто не говорил, но я подозревала, что без моей истории фильм не выйдет. Моя версия событий должна была пролить новый свет на старые обстоятельства, и моя большая грудь мне в этом поможет, судя по тому, как Аарон заглядывался на нее.

В своей бывшей детской я не спала с тех пор, как закончила университет, да и тогда приезжала к родителям от случая к случаю. Каждое лето я ездила на практику — сначала, на первом курсе, в Бостон, затем в Нью-Йорк. По возможности старалась проводить каникулы вместе с Нелл и ее семьей. В доме у Нелл я спала ангельским сном.

Но не в родительском доме: там я частенько лежала без сна всю ночь, в ужасе цепляясь за бульварную газетенку. В моей комнате не было телевизора — речь о тех временах, когда в вузах еще не раздавали ноутбуки направо и налево, как презервативы в поликлиниках, — и только сплетни о любовном треугольнике Дженнифер Энистон, Брэда Питта и Анджелины Джоли помогали мне справляться с нарастающей тревогой и напряжением, которые внушали мне эта комната и этот дом.

С годами я стала зарабатывать больше и — аллилуйя! — могла позволить себе заплатить за гостиницу. Оправдывало меня и то, что родители даже теперь, после помолвки, не разрешали нам с Люком спать в одной комнате.

— Просто мне неловко, что вы до свадьбы спите в одной постели под моей крышей, — жеманно пояснила мама, обиженно сощурившись, когда я рассмеялась.

Я не стала рассказывать родителям, что Люк отвертелся от поездки в самый последний момент. В ответ на вялые мамины уговоры пожить у них я спокойно возразила, что кинокомпания оплатила номер «люкс» в отеле «Раднор», где мне будет удобнее, потому что оттуда до Брэдли всего пять минут езды.

— Не пять, а десять, — заметила мама.

— Зато не сорок, — огрызнулась я и тут же раскаялась. — Давай где-нибудь поужинаем в субботу вечером? За счет Люка. Он просил его извинить за то, что не сможет приехать.

— Как любезно с его стороны, — растрогалась мама. — Чур, ты выбираешь ресторан. Хотя лично я просто обожаю «Янмин».

Итак, в четверг вечером я упаковала свое увядающее тело в Люков джип («наш джип», — неизменно поправляет он). Нью-йоркские номерные знаки и водительские права переполняли меня гордостью. С каждым поворотом руля моя финтифлюшка на пальце горела и переливалась в свете уличных фонарей, вспыхивая ослепительным желто-зеленым светом. Как говорила Кэрри Брэдшоу, «от Нью-Йорка до Филадельфии два прыжка, один шаг, часок на поезде, полчаса на такси и еще полшажочка». По моим ощущениям, гораздо, гораздо дальше. Как другое измерение, как чужая жизнь. Простодушие и неопытность девушки, которой я когда-то была, не просто внушали жалость. Они едва не довели ее до беды.

— Значит, так. Сначала тебе нужно представиться, сказать, сколько тебе лет сейчас и сколько было на момент… — Аарон секунду подыскивал слово, — происшествия. Давай возьмем точную дату. Итак, сколько тебе было лет двенадцатого ноября 2001 года?

— А пудры не маловато? — распереживалась я. — У меня вечно блестит нос.

Гримерша приблизилась и критически оценила плотный слой макияжа, укрывавший мое лицо.

— Достаточно.

Я восседала на черном табурете напротив черной стены. Съемки шли в просторной студии, расположенной над кафе «Старбакс» в городке Мидиа, штат Пенсильвания. Пахло пережженным кофе — дорогим топливом страдающих от ожирения американцев. Мне предстояло изложить свою версию событий, а утром следующего дня, в субботу, мы будем снимать в окрестностях школы. Аарон жаждал увидеть «достопримечательности». Полагаю, под «достопримечательностями» он понимал береговые знаки, разделившие мою жизнь на среднестатистическое «до» и недосягаемое «после».

— Представь, что мы с тобой просто беседуем, — сказал Аарон. Он намеревался снять мой рассказ на одном дыхании, без единого дубля. Мне следовало говорить без остановок, от начала и до конца. — Очень важно, чтобы рассказ получился эмоционально целостным. Если расплачешься, не страшно. Просто рассказывай дальше. Я, может, задам парочку наводящих вопросов, но только если увижу, что ты отклоняешься от темы. В остальном не сдерживай себя и не делай пауз.

Я хотела ответить, что вряд ли расплачусь — скорее, меня стошнит. Такой была моя защитная реакция долгие годы — извергать вязкую желчь куда придется: в унитаз, в руку, в раскрытое окно автомобиля. («Не беспокойтесь, это нормально», — убеждал моих родителей психолог.) Я сделала глубокий вдох, и шелковая блузка натянулась у меня на груди.

— Значит, как я сказал, начнем с азов. — Аарон тронул скрытый в ухе наушник, негромко сказал: «Тишина на площадке» — и перевел взгляд на меня. — Проверка звука. Помолчи пока.

Съемочная группа — двенадцать человек — затихла. Аарон смотрел на часы. Я впервые заметила, что он носит обручальное кольцо. Золотое. И чересчур толстое. У его жены что, плоская грудь, поэтому он так пялится на мою?

— Порядок? — спросил Аарон, и один из звукорежиссеров кивнул.

— Супер. — Аарон хлопнул в ладоши и вышел из кадра. — Значит так, Ани. Когда услышишь «Мотор!», скажи, как тебя зовут, сколько тебе лет… Ах да! Важный момент — сколько лет тебе будет через восемь месяцев, когда фильм выйдет на экраны.

— У журналистов тоже так принято, — нервно затараторила я. — Мы указываем возраст человека на дату выхода статьи в печать.

— Именно. Потом не забудь сказать, сколько лет тебе было двенадцатого ноября 2001 года.

И он поднял вверх оба больших пальца.

Через восемь месяцев мне стукнет двадцать девять. Как с этим жить, я не представляю. Но я тут же вспомнила кое-что, от чего у меня улучшилось настроение.

— Через восемь месяцев я сменю фамилию, — спохватилась я. — Называть новую?

— Да-да, конечно, — встрепенулся Аарон. — Молодец, что сообразила. Иначе пришлось бы все переснимать. — Он сделал пару шагов назад и снова вскинул оба больших пальца. — У тебя все получится. Выглядишь просто шикарно.

Можно подумать, это съемки гребаного утреннего ток-шоу.

Аарон кивнул одному из ассистентов.

— Дубль первый, — произнес тот, щелкнул хлопушкой, и в комнате воцарилась торжественная тишина. Аарон показал на меня пальцем и беззвучно произнес: «Давай».

— Привет, меня зовут Ани Харрисон. Мне двадцать девять лет. Двенадцатого ноября 2001 года мне было четырнадцать.

— Снято! — заорал Аарон. — Не надо говорить «привет». Просто — «Я Ани Харрисон», — сказал он уже нормальным голосом.

— Ой, точно. — Я округлила глаза. — Да, звучит глупо. Извини.

— Не извиняйся, — более чем снисходительно ответил Аарон. — Все идет отлично.

Могу поклясться, что одна из ассистенток украдкой закатила глаза. На ее узком лице, обрамленном пышными мелкими кудряшками, выделялись невысокие скулы, совсем как у Оливии, доживи она до двадцати пяти лет.

Когда снова прозвучало «снято», я все сказала правильно: «Я Ани Харрисон. Мне двадцать девять лет. Двенадцатого ноября 2001 года мне было четырнадцать».

Опять «Снято». И опять Аарон расхваливает меня на все лады. Та женщина наверняка закатывает глаза еще выше к потолку.