Эйнемида II. Право слабого. - Антон Чигинёв

талантов пять серебра, можно было бы взять внаём рабынь ткача Калату для пошива костюмов, тогда они могли бы работать сменяясь, день и ночь.

Ну, можно, конечно, договориться и за три, но кому нужны эти подробности? Ни к чему забивать уши владыки пустяками.

– Сделайте это. А как насчёт празднества новолуния?

– Скенарий готов, владыка, – Феспей протянул заранее приготовленный свиток, и царь погрузился в чтение.

– Мне нравится, – кивнул он. – Только скажи виночерпию, чтобы вино было эйнемское, а не архенское.

– Да, повелитель. На всё понадобится шестьдесят талантов серебром, это не слишком много?

– А вот мы сейчас это и узнаем. Здравствуй, Мал-Элай, что ты такой мрачный? – обернулся царь к казначею, входившему в комнату с восковой дощечкой для письма в руках. Два помощника со счётами и глиняными табличками, следовали за ним.

– Привет тебе, о повелитель шести частей света... – церемонно начал старик, склоняясь в низком поклоне.

– Ну ладно, хватит, – небрежно отмахнулся царь. – Чего тебе?

– Повелитель, я по поводу начальника царских строительств. Он потребовал у меня тысячу золотых талантов на постройку какого-то дворца ниже по Закару, но ведь это же бессмыслица...

– Отнюдь, только строить станем не дворец, а город. Тысяча – это для начала.

– Что?! – глаза казначея, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Мелион, – терпеливо пояснил царь, рассеяно поигрывая краем плаща. – Город искусств и философии, жемчужина Закара. Летом в Нинурте слишком жарко, мне нужна летняя столица, и это должен быть город, достойный моего положения.

– Государь, так дальше не может продолжаться! Расходы на погребение нашей бедной госпожи в прошлом месяце были очень значительны! То дело несомненно благое и необходимое, но мы одновременно строим два дворца, сады посреди пустыни, а теперь ещё и город. Притом денежные раздачи и пиршества не прекращаются. Я уж не говорю про управу Сарруна и царских ушей, туда средства уходят совсем невообразимые, причём непонятно, куда их тратят...

– Ладно, хватит, старик, все эти слова не дороже жужжания комара. Ты хранитель царских подвалов и всего прочего, твоё дело находить золото, если оно мне нужно. Иначе зачем ты мне?

– Повелитель, – казначей побагровел от обиды. – Я уже стар, я служил ещё твоему отцу и никогда не говорил ему ничего, помимо правды. Вот и тебе говорю, как есть: казна сильно стеснена расходами...

– Да кстати, пока не забыл, – перебил его царь. – Выдашь сегодня Феспею шестьдесят талантов серебра. Это на праздник полнолуния.

– О боги, нет, я не могу принимать в этом участие! Если ты, повелитель, решил опустошить казну до дна – твоя воля, но я исправно служил твоему отцу, и разорять всё, собранное тяжким трудом, выше моих сил. Пусть это будет не на моей совести. Передай мой пост кому-нибудь другому, либо позволь мне делать что необходимо для блага царства.

– Хорошо. Раз ты сам это предложил, твоя просьба удовлетворена. Передай все дела Энада-каю и можешь отправляться на покой.

– Кому? – растерянно выдохнул старик, вид у него был такой, словно его пронзили мечом.

– Энада-каю, неужто не знаешь? Это твой помощник. И он нашёл эту тысячу для Метробия, в которой ты ему отказал.

– Так вот в чём дело, – слабым голосом прошептал Мал-Элай. Казалось, он мигом постарел на пару десятков лет. – Энада-кай, значит... Это Саррун наговорил тебе на меня, так?

– Саррун заботится и о тебе, и о государстве. Ты уже стар, ты теряешь хватку. Пора дать дорогу молодым. Не волнуйся, тебе будет на что встретить старость… Хотя, ты, должно быть, об этом уже позаботился.

– Хорошо, – старик взял себя в руки, его голос зазвучал твёрдо. – Хорошо же, владыка. Мал-Элай был хорош твоему отцу, но стал нехорош тебе. Хорошо, Мал-Элай уйдёт: твоя воля– закон. Только не пришлось бы тебе звать его снова, и не станет ли слишком поздно...

– Не волнуйся, мы справимся. Передай дела и отдыхай от трудов – заслужил. Прощай.

Мал-Элай медленно побрёл к выходу, один из помощников поддерживал старика за руку.

– Так вот, – обернулся царь к чувствующему себя крайне неловко Феспею. – Деньги получишь у Энада-кая, и хватит об этом дурацком серебре. Ты сейчас пойдёшь в театр?

– Да, владыка, представление всё ближе, а работы ещё непочатый край. Сегодня должны были земляное масло подвезти, завтра будем пробовать сцену битвы...

– Ну ладно. Тогда пришли мне наряд Хаффизы, мы с Шалумишем хотели повторить пару сцен, так лучше запоминается роль.

– Да государь, – нечеловеческим усилием воли, Феспей сдержал улыбку.

– Хорошо, иди.

Царь вновь повернулся к зеркалу, с явным удовольствием рассматривая своё сияющее золотом отражение.

Расхохотаться Феспей позволил себе не раньше, чем от входа в царскую приёмную его отделили обширные внутренние сады.

***

– Нет, нет и нет! Не верю! – опасно размахивая заострённой палкой погонщика верблюдов, Феспей зашагал взад-вперёд перед испуганно вытаращившимися на него актёрами. – Это игра по папирусу, в ней нет жизни! Гермод, ты ведь умираешь от ран, откуда эта выспренность? Может тебя проткнуть копьём, чтобы ты понял, как говорят на смертном одре?

– Прости, Феспей, ничего не могу поделать, – пробасил Гермод, с виду туповатый здоровяк, но на деле прекрасный актёр, знающий на память едва ли не все Сто Великих Произведений. – Сцена смерти у «воителя с ясеневым копьём» играется так. Сложно отвыкнуть.

– Забудь каноны, забудь правила! Мы пишем их заново, здесь и сейчас! Больше жизни, больше! Вы же актёры, так не играйте, живите! Ты не Гермод – ты Мегадевк, ты не Шандар – ты Форина, и это не Нинурта, а Стратинский мыс... Живите! – поэт взмахнул палкой, едва не задев отшатнувшегося Гермода. – Теперь ты, Мелата. Ты играешь «молодую женщину с цветком на подоле», но оплакиваешь умирающего, точно «высокородная дева в пурпурном пеплосе».

– Гермоду ты говоришь не играть по канону, а мне наоборот... – обиженно надула розовые губки Мелата, бойкая черноволосая девушка с подвижным лицом.

– Нужна мера! – Феспей наставительно поднял палец. – Это Форина – благородная возлюбленная. Уроки благопристойности с детства, строгая воспитательница и всё прочее. Ей заламывать руки и падать в обморок пристало, тем более что бабёнка, на самом деле, вздорная – как только Мегадевка угораздило с ней спутаться? А Кретра –