Ее внутреннее эхо - Ольга Пряникова

ногу, и он готов был выкинуть меня за борт…

– За борт чего?

– Лодки, Катя, лодки. Он с моря снимает, разумеется, в лодке. Трехпалубные яхты оказались все заняты, пришлось нам взять судно поскромнее. Ты же знаешь, какой у нас бюджет, если будут сбрасывать балласт – первой продюсер выкинет меня, это логично. От меня и так большой пользы нет, я только обслуживаю Митины неврозы и убеждаю его, что ты не приедешь прямо сейчас с гранатой и угрозами покончить жизнь самоубийством.

– За это он тебе и платит.

– Кто?..

– Митя.

– В каком смысле?

– В прямом. Он тебе из своего кармана платит. Как ассистенту, как проститутке. Он твой работодатель. Это я его уговорила, а то бы тебя там давно уже не было, сама понимаешь, кому ты нужна в этом кино. Он просто боится тебе сказать, откладывает со дня на день…

Катя грубила сознательно. Ее стала раздражать эта парочка, Сонина спортивная упертая глупость, сосредоточенность только на работе, целеполагание это плебейское, манера ничего не замечать. И Митино вранье, которое должно было закончиться со дня на день, потому что деньги у него заканчивались.

Он и сам раздумывал, как выкрутиться из создавшегося положения, даже хотел взять кредит, но на нем уже висели два. Пришлось рассказать жене, что половина семейного бюджета уходит на зарплату совершенно постороннего человека. Личного психолога.

Маша и так уже смотрела с укором, подозревала, искала какие-то следы… Знала, явно что-то знала, как бы он ни пытался скрыть. Одно Катино появление в его дворе разрушило бы его семью за десять минут, он это знал, поэтому постоянно был ко всему готов.

Жить в неврозе было невозможно, но открыть Соне правду означало поругаться с ней. Поругаться, остаться без гениального ассистента, креативного редактора и генератора отличных идей, остаться без музы, которая успокаивала его и сдерживала Катин любовный напор. Кроме того, обидевшись, Соня могла рассказать все его жене. Просто сдать с потрохами. И Маша поверила бы каждому ее слову.

Когда живое существо загоняют в угол, оно совершает отчаянные поступки – огрызается, защищается, прикидывается мертвым или молит о пощаде.

Митя перестал спать.

Запой его стал постоянным, но пил он понемногу, до конца смены держался на ногах. Продюсер смотрел на это неодобрительно, хотя в кино к этому привыкли. Сонька каждое утро реанимировала его самыми действенными средствами – ледяным душем, энергетиками, угрозами. Орала и плакала.

Каждое утро она открывала дверь своим ключом, раздергивала шторы и принималась за работу. Он обычно уже не спал, но и встать не мог – ждал ее. Она приносила и шкалик. Без возможности опохмелиться уже не смог бы подняться с кровати.

Однажды она не пришла. Он сразу понял, что именно произошло.

Сонька с Катей что-то там мутили, Катя тоже не звонила ему неделю. Он не смел надеяться даже на частичное высвобождение из жестких Катиных объятий, был уверен, что это затишье могло быть только частью нового дьявольского плана.

Встревоженный, он даже позвонил домой и позвал жену приехать на выходные. По ее тону понял, что ничего не случилось, до нее Катя пока не добралась – а это главное. Все остальное можно было пережить.

Минут двадцать он просто лежал в кровати, надеясь, что Соня еще появится. Но интуитивно знал, этого уже не случится. Никогда.

Кто-то сказал ей правду, она собрала сумку и уехала.

Митя попробовал встать, но рухнул на пол. Встать было необходимо, поэтому через десять минут он уже вышел на улицу.

А Соня никуда не уезжала – она сидела на лавочке возле грузовика с двумя другими клушами – коммерческим директором и автором великолепного сценария, который Соня с Митей переписали от первого до последнего слова.

Шла оживленная бабская беседа с жестикуляцией, и повестка этого стихийного собрания на завалинке была совершенно очевидна.

Увидев Митю, они резко замолчали.

– Сонь, – прохрипел он, – отойдем…

– Да чтоб ты сам отошел, – радостно ответила она.

Ее собеседницы явно одобряли это пожелание.

– Сонь, я едва стою на ногах, давай поговорим.

Посыпался новый шквал остроумных замечаний по поводу его ежедневного состояния.

– Ты зачем ей врал-то? – вклинилась Лида, автор сценария.

– Лида! Не лезь не в свое дело! – Митя сделал последнюю попытку спасти ситуацию, – идите все по местам, смена началась, что за базар вы тут устроили!

– О, у тебя, я смотрю, голос прорезался, – ответила Лида очень спокойно.

– Я прошу меня уважать и выполнять мои распоряжения. На площадке главный я.

Вдруг все обернулись назад, на продюсера, который вчера даже отсутствовал в Симферополе, и явно приехал только сегодня утром.

Начало разговора он слышать не мог, но последнюю фразу – наверняка. И продолжил ее очень обстоятельно:

– На площадке главный я. Тебя, Димитрий, я нанял. А ты приволок сюда своих баб. Здесь, драгоценный мой, не балаган, я не за тем плачу тебе деньги, чтобы ты устраивал мне… – он поискал слово… – водевиль. У нас другой жанр, если ты еще об этом не забыл в алкогольном упоении.

– Лев Кириллович, она не знала, – залепетала Лида, – она думала, что ее включили в группу…

– Милочка моя, повернулся он к Соне, – а вы разве что-то подписывали? Вы что, не знаете, как происходит эта процедура? С чего вы взяли эту чушь, позвольте вас спросить? Со слов этого нетрезвого мошенника?

– Зачем же вы его здесь держите, раз он мошенник? – спросила помертвевшая от унижения Соня.

– Зачем?! – Лев Кириллович, кажется, сам задумался над этим вопросом, – зачем?? Чтобы он мне кино снимал! Про немцев! Чтобы орал «Мотор!», большего он, к сожалению, не умеет. Потому что он хреновый режиссер. А на другого у меня нет денег, потому что я хреновый продюсер. Но «Мотор!» он орет славно, так что – пусть остается.

Ровно девять дней Соня пролежала на диване лицом к стенке. Она даже подумала, что это какое-то сакральное число – почему-то именно на девятый день справляют поминки по умершему. Что-то происходит с душой за девять дней, но что-то не вполне еще окончательное. Она не помнила, как вставала, что ела и пила – но что-то точно ела, потому что в холодильнике было пусто.

«Вот как он выглядит, запой-то», – улыбнулась она и сразу вспомнила о Мите.

Даже не стала смотреть пропущенные звонки – набрала его номер сама.

Он сразу снял трубку. Она часто звонила ему вот так, на площадку, когда еще не работала с ним. Могла себе представить, как выглядит его лицо, когда он видит ее номер на экране, как он