Ее внутреннее эхо - Ольга Пряникова

меня! – рявкнул он и рванулся за уезжающим красным пятном.

Но врезался в Катю. Даже ему, отнюдь не великану, она была по плечо. Прежнего выражения на лице у нее уже не было – она была счастлива и улыбалась.

Митя застыл, боясь шевельнуться.

– Отойдем, – скомандовала она, и он сразу подчинился.

Шел за ней, стараясь не дышать, мечтая стать в этот момент невидимкой. Он не думал о багаже, о Маше, о ребятах. Просто шел за синей курткой, поднялся за ней на эскалаторе и через несколько минут, показавшихся ему вечностью, они остались почти одни.

Катя встала перед ним на колени и прижалась лицом. Через рваные джинсы он кожей чувствовал тепло ее щеки и ее слезы, но так оцепенел, что не мог нагнуться, оторвать ее от себя, даже просто что-то сказать.

Все ночные кошмары, страхи, сны, разрывающие его сердце пополам, все ожило в нем. В этот момент все было кончено, он чувствовал, знал точно, что пропал, что это смерть, но смерть сладкая и даже желанная. И больше страха не будет, совсем не будет, все кончится здесь, в этом полупустом зале с огромными потолками и желтыми пластиковыми креслами, с огромным окнами, заливавших все тусклым серым светом. Он слышал громкий женский голос, объявляли посадку на какой-то рейс, он понимал, что это его самолет, что надо бежать, что он не должен опоздать. И другой, внутренний голос шептал ему, что это безумие, что именно так сходят с ума, но он, Митя, будет спасен, потому что чьи-то тонкие и сильные руки обнимают его так крепко.

Они уже сидели рядом на этих отвратительных желтых пластиковых креслах. Он слушал ее голос, но почти не понимал смысла слов.

– Митечка, Митя, ну же, включись, включись! – Катя трясла его за плечи.

Лицо ее было залито слезами.

– Я здесь, котенок, с тобой, с тобой, моя маленькая… – он все рвался обнять ее, прижать к себе, а она вырывалась, что-то говорила, говорила, черные глаза ее превратились в омут.

– …не слышишь ничего. Ну, прошу тебя, у нас мало времени, послушай.

– Хорошо. Я слушаю, Катя. Не плачь только.

Но она захлебывалась слезами.

– Если когда-нибудь однажды ты почувствуешь, что что-то в твоей жизни не так – все есть, а самой жизни нет, и ты начнешь искать, когда ты допустил ошибку – вспомни этот момент. Вспомни меня. Меня уже в живых не будет, но помнить ты меня еще будешь, это я тебе обещаю. Этот момент сейчас. У тебя будет все – но не будет счастья. Потому что ты прячешься за женщину, ищешь в ней друга, который даст тебе покой, оградит от неприятностей, а ты сам должен закрыть ее собой, сам должен почувствовать себя мужчиной. Жить надо по любви, по правде, чтобы ни о чем потом не сожалеть. А тобой движет не любовь, а страх. Ты боишься всего, а сильнее всего – женщин, особенно меня. У тебя, Митя, будет все, твоя совесть будет чиста и спокойна, а счастье никогда не вернешь…

– Ты, ты мое счастье, девочка, только ты.

Они сидели, перебивая и хватая друг друга за руки, пытаясь остановить стихию, которая накрыла их обоих с головой.

Маша сама загрузила красный чемодан и большой походный Митин рюкзак в автобус. Валторна подбежал, но не успел – она все сделала сама. Она все умела делать сама – привыкла.

– Что ты, Маш, шеф сейчас вернется, все загрузит.

– Он не вернется, – спокойно сказала она.

– Как это не вернется? Назад улетит?

В Митином рюкзаке сигареты были всегда, а вот зажигалка сломалась.

Маша безуспешно трясла ее.

– Ты ж не куришь, – Валторна помог ей прикурить.

– Я ее видела, – прошепелявила Маша с сигаретой в зубах, – сегодня, здесь. Она пришла за ним.

– Кто, Сонька?

– Какая Сонька? – Маша вскинула брови, – Соня? Почему Соня?

– А кто за ним придет? За ним только белка каждый вечер приходит, – Валторна усмехнулся своей шутке и полез в автобус.

– Соня, – Маша все повторяла в задумчивости это имя, словно подсказку, – Соня…

И вытащила из кармана мобильный телефон.

Соня долго не снимала трубку. Не могла проснуться, потом не могла понять – кто звонит.

– Это Мария, Мария. Жена Дмитрия. Вашего начальника.

– Ах, Мария. Он так редко называет вас полным именем, знаете ли… да и его Дмитрием я не привыкла… Он уже не мой начальник.

– Да я знаю, Соня, знаю, – Маша перебивала ее, пытаясь донести какую-то важную мысль.

– С ним что-то случилось?

– Да, случилось. То есть нет! Что я говорю. Соня, вы можете прямо сейчас к нам приехать? То есть… ко мне приехать. Вы же знаете адрес, насколько я понимаю?

– Господи, да что стряслось?

– Я не могу по телефону, мы только что прилетели и едем домой… Я еду домой. Я вас очень прошу. Я вас жду. Мне нужна ваша помощь.

– Маша, я устала от его выходок и не могу больше выполнять роль сиделки. Скажите нормально, что произошло, и для чего я вам понадобилась.

Маша вздохнула. Выбора не было.

– Понимаете… Он ушел от меня. Но он мне еще этого не сказал. Он приедет домой позже, у меня его вещи, компьютер – он приедет обязательно. И скажет мне всю правду. Бросит меня, – ее голос задрожал, – а если вы будете рядом, он не сможет… При вас он не решится, я точно знаю, вы сможете его уговорить… Соня, вы так на него влияете, что он не посмеет. Он трус, он не решится.

Соня молчала.

«Не поеду, хоть разорвись. Как они все надоели».

– Я буду через полчаса, Маша, не плачьте. Купите по дороге успокоительное или алкоголь – что вам поможет. Я выезжаю.

Но Митя пришел.

– Ты сама все загрузила, – спросил он почти со злобой.

– Валторна помог.

– Ты что, куришь? Брось сейчас же, такая отрава.

– Ты домой? – она постаралась придать голосу равнодушную интонацию.

– Маша, да. Я домой. Только дом у меня теперь не здесь. Отойдем на минутку.

Он вытаскивал прямо из чемодана вещи, перекладывал в рюкзак. Потом взял жену за локоть и, глядя прямо в глаза, очень уверенно произнес:

– Маня, родная, спасибо тебе за все. За то, что приехала, поддержала меня, когда Сонька… Одним словом, спасибо. Без тебя я бы не выжил. Я для тебя навсегда друг, зови – любая помощь… Сама знаешь. Но я люблю другую женщину. И сейчас я уйду с ней.

Маша молчала, кутаясь в шарф. Митя никогда раньше не произносил таких речей.

– Это я