Ее внутреннее эхо - Ольга Пряникова

за них бесплатно. Обслуживай их тонкие эмоции».

В ней проснулось безразличие к тому, что происходит вокруг.

Американцы снимать в Крыму не могли, грозились выдернуть свои деньги из проекта, а снимать в другом месте уже было невозможно. Надо было срочно что-то решать, придумывать. Продюсер не делал ни шагу без Мити, а Митя – без Сони.

Соня приехала к нему в больницу, где он находился уже в весьма удовлетворительном состоянии, его чистили, промывали и капали.

Рожа была довольная. О делах говорил без большого энтузиазма.

В палате сидела Маша с трагическим лицом. У нее было много судочков с паровой едой, протертыми супчиками и пюре из кабачков.

В сквере возле больнице сидела Катя в шапке с помпоном, у нее никаких судочков не было, но Соню она выследила, прижала к скамейке и нагло начала сбрасывать на нее свой душевный мусор.

Оказалось, что все проблемы прошлого остались при ней, ничто никуда не ушло, держится она из последних сил, но пока держится – на глаза Мите не показывается.

Погода была уже очень теплая, а шапок Катя никогда раньше не носила, даже зимой. Здесь явно существовал какой-то умысел.

Соня предположила, что это попытка привлечь Митин взгляд из окна. Но оказалось проще – эту ярко-красную шапку вместе с головой под ней заметила Маша, выходя из корпуса со своими опустевшими судочками.

Она остановилась на несколько секунд, тяжело вздохнув. По взгляду чувствовалось – узнала.

«Какие-то шекспировские страсти. Но банально до тошноты», – Соня решительно повернула к остановке.

Но, кажется, автобус только что ушел, пришлось вернуться на скамейку перед входом. Кати видно не было, машины ее на парковке не было тоже. Зато Соня вдруг столкнулась нос к носу с одной особой, актрисой, скажем так, второго сорта, про которую Митя сказал, что это Катина биологическая мать. Разумеется, под большим секретом. Сейчас Соня вспомнила об этом:

«Господи, это же эта… как ее… дочь этой… Да что – дочь, это же Катина родная мать!».

Анна несла букет красных роз.

Соня вдруг что-то почувствовала и испугалась. Побежала за ней, но в лифт уже не успела, благо, третий этаж – побежала по лестнице.

Из Митиной палаты в поисках вазы вышла медсестра, дверь оставалась чуть открытой.

Были видны только волосы Анны – золотые и завитые бараном, уложенные, как в девяностых – пышной челкой на лоб. Наконец она обошла кровать с другой стороны, кажется, открыть окно. Потом склонилась и поцеловала Митю долгим поцелуем в губы. Судя по всему, не первым. И насилием это никак не выглядело.

Соне пришлось войти сразу за медсестрой.

Пока Анна возилась с цветами, Митя смотрел на Соню в упор, судорожно размазывая по лицу отвратительную ярко-оранжевую помаду.

В его взгляде на нее всегда присутствовала некоторая тревога – он постоянно ждал плохих новостей или упрека.

Анна еще какое-то время суетилась, потом, актерским чутьем почувствовав неловкость, кивнула Соне, игриво помахала Мите рукой, наигранно улыбнулась и исчезла.

В сущности, она сделала то, что хотела – подкараулила момент, когда Митина супруга уехала, и забежала напомнить ему о себе. Больше ей ничего от этого маленького случайного человечка не было нужно.

Оставшись вдвоем, Соня с Митей снова помолчали. Пора было что-то сказать.

– Что, – не выдержала Соня, – мир слишком тесен, да?

– Актерский особенно, – Митя попытался занять оборонительную позицию.

– Я даже боюсь спросить, давно ли это у вас.

– Ты мне не мама и не бабушка, – вдруг рассердился он, – не жена и не любовница, почему я должен отчитываться, а?

Соня медленно подошла к нему и грубо стерла остатки помады с его губ.

– Это не твой цвет. Желтит.

Затем задумалась на долю секунды, размахнулась и влепила ему пощечину.

И на этом она, наконец, вышла.

А Митя остался со своими спутанными мыслями наедине, впрочем, ненадолго. Минут через десять в дверях появилась… Катя.

Митя даже не успел испугаться, он еще потирал щеку, горящую от Сониной пощечины, и теперь ему было очевидно, что сейчас его будут бить значительно сильнее. А может произойти еще более страшное – Катя сейчас отрежет себе руку у него на глазах или воткнет нож в горло. Ясно, что месть будет справедливой, и мелочиться эта девочка не станет.

– Зачем Сонька возвращалась? – начала она с порога.

«Так… значит, не знает».

Все его внутренности, сведенные в судороге ужаса, отпустило, разжался комок в горле, Митя расслабился и обмяк.

– Что, говорят, ты совсем спился? – Катя деловито устроилась на стульчике, – выглядишь плохо.

Митя с готовностью застонал.

– А что, Сонька одна все за тебя тянет? Сколько ж ты ей платишь?

Этого он уже выдержать не смог. И, чтобы заодно увести беседу в другую сторону от выяснения отношений, словоохотливо поделился с Катей трудностями, связанными с оформлением Сони в штат съемочной группы.

Катя не меняла изначального настроения, только все выше поднимала изогнутые брови.

– Что тебе сказать, Митечка. Кислое дело. Я думала, ты только со мной ведешь себя как последний подонок.

Это было непередаваемое мучение. Мучение и наслаждение. Она сидела здесь и с удовольствием унижала его. Зато она была здесь. С ее родным запахом, смешным узелком волос на голове, сидела и нарушала больничные правила – прикуривала сигарету, чиркая спичками. Он резко вспомнил, что она старалась покупать именно спички, большие «Каминные», потому что любила свечи и везде их вокруг себя расставляла – дома, в поездках, на работе. Ароматические, цветные, обычные, старомодные в подсвечниках, фигурные или в глубоких баночках… Именно такие удобнее было зажечь длинной спичкой, а не зажигалкой. И это воспоминание тоже было родным и приятно обожгло Митино сердце, привыкшее за последние месяцы только к стыду оправданий и безграничной вины перед всеми. А ей, одной ей, он смог открыто обо всем рассказать. И это был единственный человек, который не только понял его, но и подсказал выход из создавшегося трудного положения. Спасительница.

Тем же вечером Соня получила от Мити радостное эсэмэс с сообщением о том, что она прикреплена к съемочной группе. Через час упала и первая зарплата. Это были Митины личные деньги. Но об этом в эсэмэс ничего не было сказано.

Глава 6

Съемки почти начались. И у Кати с Митей все тоже началось снова. Американцы исчезли из проекта вместе с деньгами, поэтому снимать пришлось на те копейки, которые выделило, условно говоря, государство.

Сидели в Крыму в замшелой грязной гостинице, привезли фургончики, обосновались.

Катя нашла предлог не ехать с Альбертом в очередное