Миссис Больфем - Гертруда Атертон

но даже с необычайным волнением – что за благословенная перспектива не слышать дьявольских криков пьяниц и не видеть угнетенных грешников из финансового мира.

Двери со звоном закрылись, миссис Больфем поспешно поднялась по лестнице и была все еще достаточно спокойна, чтобы вскрикнуть от удивления и поблагодарить жену смотрителя, миссис Ларк, когда увидала, что на столе и подоконниках стояли цветы.

– Я так и предполагала, что вы выдержите все это, – сказала миссис Ларк с гордостью. – Будьте, как дома. В мгновенье ока я приготовлю завтрак.

Миссис Коммек и миссис Гифнинг приехали с ней вместе, а Коммек и еще некоторые из мужчин появились почти немедленно и с бледными, взволнованными лицами стали уверять ее, что сделают все, чтобы взять ее на поруки. Пока она делала усилие, чтобы проглотить свой завтрак, зазвонил телефон, и ее неподвижное лицо немного оживилось, когда она узнала сильный и уверенный голос Роша. Из раннего выпуска дневных газет он узнал в Нью-Йорке новости и телефонировал в Добтон, где ему подтвердили его непосредственные опасения, а также и то, что она была заключена в тюрьму графства. Он советовал ей не терять присутствия духа и обещал быть у нее в четыре часа.

Тогда она попросила своих друзей уйти, чтобы немного отдохнуть и, если возможно, заснуть. Они знали, как серьезно будет ее совещание с защитником. Когда осталась одна, первое, что она сделала – схватила трубку телефона, стоявшего на одном из столиков, и вызвала приемную доктора Анны Стейер. Как только ее арестовали, она смутно сознавала необходимость увидеть самого старого и верного из своих друзей. Пока она ждала, чтобы ее соединили с центральной станцией, она ощутила словно легкий толчок при мысли, что она полагалась на эту сильную, безыскусственную женщину больше, чем это допускал ее спокойный самонадеянный ум.

На звонок телефона ответила ассистентка доктора Анны и, услышав голос миссис Больфем, не выдержала и громко заплакала.

– О, не волнуйтесь, – нетерпеливо сказала миссис Больфем, – мне ничего не угрожает. Соедините меня с доктором.

– О, это не только из-за вас. Бедная, бедная доктор Анна! Ей нездоровилось уже давно, а сегодня утром она свалилась окончательно, я послала за доктором Ликуером, он определил тиф и перевез ее в госпиталь Брабанта. Последнее, что она сказала, скорее прошептала, это, что хотела бы быть уверенной, что не наделала вам хлопот и что очень скоро вы про это услышите.

Миссис Больфем повесила трубку, которая почти упала из ее дрожащих рук. Она похолодела от ужаса. Анна больна и тогда, когда ей особенно недостает ее. Суеверный страх проник в ее сознание, и ей чудилась зыбь разъяренного и неотвратимого прилива. Может быть, он поджидал все эти годы, чтобы опрокинуть преграды ее размеренной жизни и смести ее в хаос. Она нахмурилась и старалась привести в порядок свои мысли. Неужели счастье изменило ей? Неужели сама судьба была против нее? Когда она подумала о Дуайте Роше, то испугалась снова. Может быть, и с ним случится что – нибудь? Разве это невозможно? Ежедневно люди гибнут под мчащимися автомобилями, а он так рассеян, когда идет по улице.

Она вскочила и металась взад и вперед в этих двух комнатках ее нового жилища, зная, что ей необходимо спокойствие, и недовольная собой. Она восстановила свое умственное равновесие, так редко поддававшееся воображаемым страхам, но бодрость покинула ее, и она сидела, закрывши лицо руками, когда Рош быстро вошел. Он был поражен, когда она подняла лицо; оно казалось старше, но гораздо более привлекательным. Ее ненарушимое спокойствие по временам раздражало даже и его, хотя она и была для него истинным идеалом леди.

Смотритель, отперев дверь, оставил их вдвоем. Рош сел и взял обе ее руки своими теплыми, успокаивающими руками.

– Вы нисколько не должны пугаться, – сказал он, – прежде всего вы должны помнить, что господствует политическая партия вашего мужа и они положительно смеются над вашим арестом. Теперь они уверены более, чем когда-либо, что это дело какого-нибудь политического врага. Больфем делался все более и более резким, и у него было много врагов, даже в среде своей партии. Они нажмут все пружины, чтобы освободить вас и конечно, они могут это сделать.

– Ho какое показание послужило причиной моего ареста? Что говорили Верховному Суду эти ужасные люди? Неужели я никогда не узнаю это?

– Почему же, все это уже есть в дневной газете, так как один из репортеров допросил их раньше, чем Верховный Суд.

Входя в комнату, он снял плащ, теперь пошел и достал из кармана номер «Вечерних Новостей». Она рассматривала его, закусив губу. Он содержал не только рассказ, который предприимчивый Брус извлек из Фриды и Конрада-младшего, но подтверждал уверения девушки, что друг семьи, адвокат Рош, предостерегал ее и советовал скрыться и что онa ходила за советом к Краусу-отцу. Но про ее шантаж не говорилось ни слова.

– Итак, читатели газет уже уверены, что убийца – я. Без сомнения, и я сама скоро уверюсь в этом. Как это ловко проделано. Она говорила спокойно, но с очевидной горечью. – Вероятно, меня подвергнут допросу, чтобы было как можно больше гласности. Это не забудется никогда. Вы думаете, это правда, что Краус видел меня?

– Бог знает!

Он снова встал и нервно ходил по комнате. И я хотел бы знать это наверное. Это вопрос глубочайшей важности. От этого зависит, сознаться вам или нет, что вы выходили из дома. Верховный Суд и Гор верят этому, у молодого Крауса честное имя. Фрида всегда вела себя хорошо. А кроме того, в состав суда входят шесть немцев. Надо позаботиться, чтобы ни один из них не попал на процесс. Гор хочет верить.

– Но ведь он один из друзей Дэва.

– Именно он настаивает на этом. Подчеркивает, Что преисполнен справедливым негодованием, так как вы убили его дорогого, старого друга. Верит окружной прокурор. Я только что встретил его, он был переполнен змеиным шипеньем и «неопровержимым фактом», что вы единственное лицо из всех, на кого падало подозрение, имевшее причины убить… О, не надо, не надо.

Миссис Больфем не выдержала. Она вытянула руки вдоль стола и уронила на них голову. Не раз в своей жизни она пользовалась слезами, как дипломатическим средством, но в первый раз, после детских лет, рыдала так искренно. Она чувствовала себя в тисках, погибшей, заброшенной.

– Анна больна, – крикнула она. – Анна, мой истинный друг – единственная, которая что-то значит для меня. Моя жизнь была счастлива, теперь все изменилось. Я знаю, что ужасные вещи должны случиться со мной.