Миссис Больфем - Гертруда Атертон

скажете правду. Знаете, мне нужна только правда. Я не из тех представителей печати, которые платят за лживые показания – таким образом ваша честь не затрагивается, а также и вы сами.

Некоторое время Конрад обдумывал услышанное. Он был педантичен и честен и хотел быть уверенным, что не испытает неловкости, когда поместит желанные пятьсот долларов в земельные участки Эльсинора, и старался убедить себя, что правда всегда правда, будь она оценена на деньги или нет. Он так долго взвешивал – за и против, что Брус был готов проявить нетерпение, когда Краус, наконец, решился.

– Да, я кое-что видел, но не хотел говорить. Они могли сказать, что я был замешан или лгал, чтобы защитить Фриду.

– Вот именно, ведь невозможно предположить связь между ней и Больфемом.

Конрад продолжал, как будто бы Брус не прерывал его. – Я видел, как Фрида вошла в боковую дверь. Вдруг я увидел, как открылась дверь из кухни и, так как я вглядывался, то узнал, что это была не Фрида – это была миссис Больфем. Она закрыла за собой дверь и прокралась сзади меня к черному двору, за кухней. Я наблюдал за ней и видел, как она вдруг повернула и пошла по направлению к роще. Она не производила ни малейшего шума.

– Как вы узнали, что это не была Фрида?

– Фрида пяти футов и трех дюймов, а это была высокая женщина, выше меня, а во мне пять футов восемь дюймов. Я много раз видел миссис Больфем, и хотя не мог видеть ее лица, так как оно было закрыто темным шарфом, я узнал ее по росту и по походке. Конечно, я наблюдал, зачем она вышла. Несколько минут спустя я услышал, как Больфем, распевая, как сумасшедший, каким он и был, своего Типперэри, повернул с улицы Даубарна, потом я услышал выстрел. Я сообразил, что Больфем получил, что ему предназначалось, и не стал дожидаться дальнейшего. Я пробирался осторожно одну-две минуты, потом пробежал позади четырех усадеб, пересек улицу и добрался до автобуса. Но Фрида слышала, как миссис Больфем вернулась. Она была совсем запыхавшаяся и, когда услышала движение на лестнице, позвала, как я думаю, прежде чем сообразила, и спросила Фриду, не слыхала ли она чего-нибудь. Но Фрида очень осторожна. Она слышала выстрел, но стояла неподвижно у стены, услышав голос миссис Больфем, и ничего не ответила. Потом мы посоветовали ей пока хранить полное молчание.

– И вы думаете, что это дело рук миссис Больфем?

– Кто же другой? Я не очень огорчусь, если она отправится на электрический стул, так как за убийство мужа женщина должна нести предельное наказание, хотя бы даже это был Больфем.

– Этого нечего опасаться, но у нас будет шикарный процесс. Вы повторите завтра свой рассказ перед Высшим Судом и до вечера получите свои пятьсот долларов. Теперь вы должны идти со мной и дать возможность поговорить с Фридой. На меня она и не смотрит и, кроме того, верно уже в постели. Но я должен предупредить, что и на ее долю придется сотни две, если она даст показания.

– Но ее арестуют за умолчание. На допросе у следователя она показала, что ничего не знает.

– Флюс объяснит ее молчание.

– Может быть, рассказать вам и то, что сегодня вечером – теперь уже вчера – она приходила к нам и рассказала отцу, что адвокат Рош пугал ее, говорил, что она может быть обвинена в убийстве и что лучше всего ей скрыться. Но папа посоветовал ей идти домой и не бояться, так как бояться нечего. Он знал, скройся она – и он снова будет под подозрением, так как девушка близка к нашей семье, и понятно, полиция бросилась бы за ней по горячим следам. И так как она славная, рассудительная девушка, она послушалась совета и вернулась домой.

– Отлично, продолжайте. Я не из «Утренней Газеты», но обещал своим мальчикам статью, если во время добуду «данные».

Он снова нанял автомобиль, который они оставили на углу улиц Даубарна и Садовой. Войдя в усадьбу Больфемов через калитку для поставщиков, они пробрались к заднему входу. Переулочек, позади поля, принадлежавшего к имению, был весь в рытвинах и ямах и слишком далеко от дома, чтобы рискнуть идти по нем в темную ночь. Они были задержаны дежурившим сыщиком, но, когда причина их появления была спешно объяснена, он присоединился к ним и даже влез на выступ окна, стараясь пробудить мисс Эппль от ее юного и добродетельного сна. Их соединенные усилия продолжались часа три и этим объяснилось, почему, «потрясающая» новость появилась только в дневном издании газеты, вместо того, чтобы возбудить утренние аппетиты нескольких миллионов читателей.

Интервью с Фридой, которая окончательно проснулась, когда причина непристойного вторжения была разъяснена заслуживающим доверия Конрадом, и которая выторговала себе пятьсот долларов, объясняло, почему миссис Больфем провела ночь на четверг в тюрьме графства, находившейся в Добтоне, за зданием суда.

19

Когда шериф Добтона и его понятые явились арестовать миссис Больфем – жену их старого товарища по оружию – всё, что они могли сказать, это что окружной прокурор прислал приказ об ее аресте немедленно после показаний перед Верховным Судом Фриды и Краусов – отца и сына. Что это были за показания, они не могли бы сказать, если бы даже знали, но что они были значительны и достаточно обоснованы, чтобы обеспечить ее обвинение Верховным Судом, было вполне очевидно, хотя и ужасно.

Они приехали как раз в тот момент, когда миссис Больфем собиралась ехать на ланч к миссис Коммек. Фриду увезли задолго до того, когда надо было начинать приготовления к завтраку.

Мистер Кромб, шериф, захлопнул дверь перед возмущенными репортерами-женщинами, хотя и менее безжалостными, но столь же усердными в обслуживании своих газет и желавшими получить материал для статьи «общечеловеческого значения», на которую рассчитывала публика. Миссис Больфем и ее друзья, увидев полицию, поспешили уйти в приемную. Миссис Баттль громко плакала, Алиса Кромлей, пришедшая незадолго, вместе со своей матерью, вдруг упала в кресло, в углу комнаты и зажала рот руками. Ее глаза, полные ужаса, не отрывались от лица миссис Больфем. Остальные дамы проливали потоки слез, когда шериф, не менее их огорченный, объяснил причину прихода и прочитал приказ об аресте. Одна только миссис Больфем была спокойна. Она проявила исключительность своей натуры и так овладела своими потрясенными нервами, что они как бы притупились. Только слегка она почувствовала весь драматизм положения, зато чувствовала очень остро всю