Миссис Больфем - Гертруда Атертон

от фонаря. После этого все произошло так быстро, что я едва ли помню настолько ясно, чтобы описать вам. Человек, недалеко от меня, пригнулся. Не могу сказать, что я думала тогда, думала ли я, что он хочет выстрелить, или почему именно я не закричала… Даже раньше, чем я успела подумать обо всем этом, он выстрелил, и Дэв упал.

– А как же относительно второй пули? Вы уверены, что в роще не было никого больше?

– Может быть, там их была целая дюжина. Потом я слышала, как кто-то бежал. Возможно, что он был и не один.

– Был ли у вас револьвер? Он говорил очень мягко. – Не бойтесь сказать мне. Вы могли выстрелить случайно или нечто более глубокое, чем ваше сознание, могло повелительно толкнуть вашу руку.

Но Миссис Больфем, подобно всем неискренним людям, была упорно скрытна, и, если это больше соответствовало ее целям, она разрешала себе не говорить правды. Она вздрогнула совсем по-женски. – Я никогда не держу револьвера дома. Если бы он и был, то, конечно, незаряженный, только чтобы пригрозить взломщику.

– О, да. Я только хотел сказать, что это очень счастливо для вас, но не знаю, имеет ли это значение. Если бы в тот вечер вы взяли с собой револьвер, заряженный или нет, и сознались в этом – едва ли до этих пор вы бы избежали ареста, даже, если бы ваш был 38-го калибра. Но если бы вы признались, что вышли невооруженной, в темную ночь, преследовать человека, – это заставило бы на всю вашу авантюру посмотреть как на бесцельное безумие.

Было очевидно, что он думает вслух. Она резко прервала его. – Но вы верите мне?

– Верю каждому вашему слову. Чем больше ваши поступки отличаются от поступков других женщин, тем естественнее они мне кажутся. Но я думаю, что вы бесспорно правы, скрывая весь эпизод. Он ничего не доказывает, но обвиняет вас.

– Но он может обнаружиться. Вот почему я обратилась к вам, а не потому, чтобы репортеры меня напугали. Фрида была дома, когда я вернулась. Мне показалось, что я слышала какой-то звук, и я окликнула ее. Об этом я рассказала Анне, и она незаметно выспросила Фриду и уверилась, что та ничего не слыхала, потому что, хотя она и пришла рано, но у нее болели зубы, и она так мучилась, что не услышала бы выстрела даже под своим окном. Тогда я отбросила эти опасения, но сейчас же после ухода репортеров она пришла ко мне и сказала, что видела, как я вернулась, и пыталась шантажировать меня, требуя пятьсот долларов. Я сейчас же заставила ее сознаться, что она не видала меня, но что она слышала, как я ходила – нет сомненья. Я, вполне логично объяснила ей, что зашла, чтобы напиться воды, и что звала ее, так как мне показалось, будто кто-то трогал дверь, но если эти репортеры доберутся до нее…

Его лицо было полно ужаса.

– Это плохо, плохо. Между прочим, почему вы не побежали к Больфему? Это показалось бы вполне естественным.

– Я вдруг страшно испугалась. Думаю, я знала, что он умер, и не хотела приближаться. Я побежала, как собака бежит в свою конуру.

– Это было достаточно по-женски. В первый раз он улыбнулся, и голос, незаметно сделавшийся допрашивающим, снова смягчился. – Вы были в ужасном положении, пока не вернулись, это не было ошибкой, инстинкт подсказал верно. Если бы вас нашли нагнувшейся над ним, хотя и без оружия…

– Во всяком случае, думаю, что было бы лучше, если бы я подошла к нему. Конечно, если бы я любила его, я должна была бы сделать именно это. Ho я бросилась от него прочь, как только могла скорее.

– Хорошо, не будем обсуждать то, что могло бы быть. Если только никто не докажет, что вы выходили из дому, весь эпизод может быть скрыт. Если вас арестуют по вымышленному обвинению, а окружной прокурор более проницателен, чем репортеры, вы должны придерживаться вашего рассказа. А почему вы не сказали репортерам, что Фрида вернулась домой, приблизительно, в то же время, когда стреляли?

– Я забыла. Тогда дом был полон народа, и многие из соседей сидели здесь. Я так мало обращала на нее внимания, как будто она была деревянной куклой, на которую она похожа.

– Думаете ли вы, что она могла убить?

– Хотела бы так думать, но она не могла попасть домой прежде меня. А шаги слышались по направлению к переулку, позади усадьбы.

– Она одна из самых легких танцорок в том зале, где постоянно бывает по субботам. Я делал некоторые наблюдения на свой риск, но не могу найти связи между ней и Больфемом.

– Он даже не взглянул бы на нее.

– Нельзя это сказать наверное. Мужчина часто кажется суровым там, где больше всего уступает. Но, по-видимому, вздыхателя у нее не было, хотя она и жила в стране уже четыре года. Она дружила с семьей Старого Голландца и вертелась возле молодого Конрада, хотя он обручен с кем-то другим. Вся молодежь любит танцевать с ней. Зал она оставила неожиданно и побежала домой – очевидно, вследствие жестокой зубной боли. Если она спряталась в роще, с целью убить Больфема, она могла вернуться домой раньше вас. Во всяком случае, что она делала на лестнице?

– Я не спрашивала ее.

– Она могла слишком запыхаться или устать, чтобы ответить вам. А шаги, которые вы слышали, могли быть шагами сообщника, человека, стрелявшего из другого револьвера.

– Но я увидала бы, как он бежал передо мной.

– Это не обязательно, было темно, вы растерялись, могли быть в нерешительности дольше, чем думаете, пока бросились домой. Некоторые, во время сильных волнений, подвержены столбняку. Где она? Я думаю, мне надо повидать ее.

Он нервно ходил по комнате, пока миссис Больфем пошла в кухню. Фрида с вязаньем сидела возле печки. Получив приказание прийти в гостиную, она почти закрыла свои маленькие глазки, но последовала за миссис Больфем и смело взглянула на Роша, стоявшего среди комнаты, хотя он и казался большим и страшным.

– Я адвокат миссис Больфем, – сказал он без всяких предисловий, – она послала за мной, так как вы пытались шантажировать ее. Что вы делали на лестнице, когда услышали, что Миссис Больфем была в кухне? Вы ушли из танцевального зала незадолго до восьми, а это могло быть не более, как пять минут девятого. Фрида собрала свои крупные губы в жесткую линию.

– Вы не хотите мне отвечать. Ладно, если вы не хотите объяснить мне, вы скажете