Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов

бы кто знал, как ему хотелось сейчас вернуть то время назад! Он бы призвал на помощь всё своё красноречие, и, в конце концов, убедил бы сына остаться. В это хотелось верить, но Хранитель понимал, что этого никогда бы и не было. У отрока такой же характер, как и у него самого, и он бы не смог усидеть на месте, не прислушался бы ни к чьим словам, и отправился в поход со Стальным Барсом, даже если бы это грозило ему неминуемой смертью. Разве можно упустить такой шанс, и самому найти Древних Богов, о коих сложено столько легенд? Разве можно усидеть дома, если можно прикоснуться, а может быть, и овладеть мудростью Древних? Нет, конечно, он бы не сделал такого сам, и Лурфар этого не смог допустить. И тут даже не в том дело, что он хочет принести как можно больше пользы своему народу. Старик понимал, что большинство знаний может просто на просто не пригодиться стране Лазоревых Гор. После Апокалипсиса Обитаемый Мир впал в древность, и когда цивилизация людей сделает новый виток развития, не было известно никому, даже Богам. Хотелось просто знать то, что знали Древние!

– Учитель… – Снова робко позвал Родфил. И было в этом голосе столько боли и страдания, что Хранитель не смог сдержать скупую слезу. Он глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки, и повернулся к отроку. Тот махнул рукой куда-то в сторону, и неуверенно произнёс: – Там несколько десятков пленных, и мы не знаем, что с ними делать.

Закон Предков предписывал отпустить всех с усечением правой руки, но сейчас совсем не этого хотелось Жрецу. За все смерти хотелось отомстить. Убить каждого, кто посмел посягнуть на святыню страны Лазоревых Гор, и чтобы смерть врагов была ужасной. Чтобы никто больше никогда не смел приходить сюда с мечом, и пока существует Обитаемый Мир, ни у кого не возникло бы такой мысли. Да, это пленные. Униженные, раненые и потерявшие всякую волю к борьбе, но когда они вернутся домой, то наверняка воспрянут духом, и, собравшись с силами, учтя все свои прошлые ошибки, привёдшие к разгрому, нападут снова, и эта война будет ещё более жестокой, поставив на грань существование самой страны Лазоревых Гор. А разве сейчас не идёт небывалая война на уничтожение? Разве сейчас не гибнут безоружные миряне в кровавой резне?

Ещё не зная, какое решение он примет, Хранитель кивнул головой, и удивлённо спросил:

– Где же они прятались так долго?

Хотя, в этом-то и не было ничего удивительного. Уцелел только детинец. В завалах внешней крепости оставалось достаточно укромных местечек, где можно было скрыться. Не имея возможности уйти, перманы почти две недели провели в руинах, боясь каждого шороха, каждого звука, пока голод и жажда стали невыносимыми, и не выгнали их наружу, в руки монахов.

Он понимал, что стоит ему сказать слово, и монахи каждому перману отрубят голову. Они не пощадят никого, и отправят в ад любого за своих безжалостно убитых братьев. Ведь эти взрослые мужи не щадили и их, отроков, не смотря на то, что самому старшему из монахов было всего восемнадцать лет!

Нет. Он не будет вмешиваться. Пусть монахи сами решают. Они уже достаточно взрослые, многое повидали, и смогут принять решение, удовлетворяющее всех. Всех вигов, но не перманов. Что от них можно ожидать? Они ослеплены злостью, ненавистью, и вряд ли кто-то из варваров останется в живых. Впрочем, разве они заслуживают жалости и прощения? Скольких вигов, заулов или харвеллов они успели убить, прежде чем сами потерпели такое сокрушительное поражение?

Рана в левом плече отдалась болью, словно опять его пронзило жало меча. В груди что-то еле слышно заклокотало, и Хранитель, почувствовав, что чуть задыхается, подумал, что уже никогда не сможет вдохнуть воздух полной грудью. Действие зелья кончалось, и пока боль не затопила всё тело, нужно разделаться с этим. Нельзя пить много этого отвара. Иначе он станет зависим от него, и уже не сможет без него существовать. Нужно найти в себе силы, и научиться терпеть боль. Может быть, и всю оставшуюся жизнь.

– Веди меня, мальчик мой. – Опираясь на посох из священного дерева, Хранитель медленно двинулся за отроком вниз по каменным ступеням, спускаясь со стены. О Боги! Как трудно даётся каждый шаг!

Варвары сидели на единственно чистом от развалин месте, где убрали трупы их соотечественников и свалили в кучу. Несмотря на лёгкий морозец, уже чувствовался запах разложения, и нужно было похоронить их как можно быстрее. Грязные, забрызганные кровью, в избитых доспехах, помятые, они сидели, угрюмо смотря по сторонам, в окружении вооружённых монахов. Казалось, что если кто-то чуть-чуть зазевается, они тут же попробуют вырвать оружие, и, прорвавшись с боем, бежать отсюда. Нет. Они не смирились с поражением, и вернуться снова в страну Лазоревых Гор, чтобы отомстить за своих друзей.

Какое-то чувство тревоги закралось в душу, но пока оно ещё не приняло окончательные очертания, и было совершенно не понятно, что же его так может тяготить. Человек это может ощущать только подсознанием, и зачастую не может объяснить самому себе, что же его может так тревожить. Это видится чем-то непонятным, большим, неотвратимым. Тем, что мир обязательно рухнет, и наступит гибель.

Опираясь на двуручный меч, перед ними стоял Дитхар, и хмурым взглядом, словно не мог выбрать, кого казнить первым, смотрел на них. Зная его характер, Хранитель мог с уверенностью сказать, что этот монах для себя уже всё решил, и, конечно он будет за то, чтобы преподать урок детям этих завоевателей. Ещё совсем недавно, жрец, наверное, так и поступил, но теперь в нём что-то сломалось, и уже не хотелось ненужной крови. Чувство мести вытесняла жалость. Отпустить их? И тут же другой голос, еле слышно, и настойчиво шептал, что эти жалкие, оборванные перманы, могут вернуться, чтобы залить всё здесь кровью, и устлать трупами.

Поскрипывая снегом, Хранитель подошёл к отроку, положил ему руку на плечо, и, заглядывая в налитые ненавистью глаза, спросил:

– Что же вы решите делать с ними? Они совсем уже не те, что были раньше. Посмотри на них! Они готовы смириться, и принять свою участь.

– Если бы можно было, мы бы убили каждого по несколько раз. – Зло проговорил Дитхар, и Жрец был поражён этим голосом. Столько в нём было жёсткости и ненависти. Нет, боль утраты ещё не покинула его сердце, и он не готов прощать врага. Со дня похорон монахов, погибших