Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности - Андрей Ястребов

Телевизионная игра в объективную подачу новостей или объективную аналитику – это что-то вроде присутствия при заключении пари об исходах пари, заключаемых кем-то другим. То есть акт присутствия при полной иллюзии зрительской значимости зависит от игр, происходящих где-то очень далеко. В другом, виртуальном мире. Зрительские инвестиции в пари – соучастие, заинтересованное отношение, даже интерактивное голосование – никак не влияет на политические либо идеологические стратегии тех, кто определяет эти стратегии. Но иллюзия соучастия остается и настойчиво пропагандируется ТВ.

ТВ определяет условный индекс потребительской уверенности, который если на что и влияет, так это на саму потребительскую уверенность, снижающую процент депрессивных настроений. В результате, любая новость или прогноз – от политических до экономических, как правило, выглядят весьма оптимистично, независимо от прозвучавших в передаче устрашающих цифр или умозаключений. ТВ – это оптимизм, которого так не хватает обывателю, и который редко когда проникал в художественную словесность.

ТВ понимает, что инвестиционный фонд настроений не может и не должен находиться в бравурном настроении. В дозированном объеме зрителю предлагается невеселые сведения о его жизни. Поводов для страхов множество – слухи, сообщения о курсе валюты, катастрофах, землетрясениях и т. д. Они пугают обывателя, но проходят короткой строкой новостной информации. Человеку навязывается жизнь в мире без судьбы: катастрофы – катастрофами, но не следует забывать, что независимо от курса доллара поп-звезды поют и пляшут, пусть это и называется судьбой, только чтобы не стало судьбой то, что стучится в дверь, как в первой части Пятой симфонии Бетховена.

Эффект объективности книги

Сопоставление книги и ТВ связано с опасностью поспешного обобщения. Когда говорят о ТВ, обычно подразумевают всю совокупность эфирного продукта, исходящего от экрана. Относительно книги, здесь возникает проблема: что подразумевать под книгой? Классическую литературу? Классику плюс массовую культуру? Как дифференцировать «качественное» (термин Г. Миллера) чтение и модный люмпен-гламурный ширпотреб, шедевры, не пользующиеся популярностью, и литературу эконом-класса, независимо от того, когда она создавалась, и т. д. В задачи данной статьи не входит иерархизация книжного рынка. Под книгой (для удобства выстраивания ориентиров), как институцией, оппонирующей ТВ, мы понимаем свод классических произведений, принадлежащих XIX веку – самому почитаемому в России ХХ века.

Книгу привычно воспринимать личностным отчетом писателя, который из бесконечного обилия информации скрупулезно отбирает факты, необходимые для создания произведения. Именно благодаря чуткому отбору материала либо «энциклопедической» насыщенности фактами книга обретает статус континуального текста, претендующего на целостное и достоверное воспроизведение мира.

Чтобы создать «убедительную» картину предлагаемого читателю художественного мира писатели используют широчайший ассортимент приемов, обусловленных личными пристрастиями и эстетической модой. Рецептура самая обширная: повествование от первого/второго/третьего лица, роман в письмах, жанр автобиографии, отказ от авторского присутствия; интимность или масштабность предлагаемого материала, «энциклопедичность», насыщение текста деталями, натуралистическими подробностями; идеологическая спекуляциями, философская полифония мнений; фактографическое, глагольное, ассоциативное письмо плюс жанры и эстетика журнализма и т. д. В итоге накопилась широчайшая палитра инструментов, которые в должной степени в определенной историко-культурной эпохе обеспечивают искомый эффект достоверности. При этом антагонистические эстетики могут сосуществовать в рамках единой литературной традиции: полифония в романах Достоевского не менее успешно работает на создание эффекта объективности, что и императивное письмо Толстого. И так далее.

Не менее важная проблема – личностная рецепция художественного текста, которая включает в себя множество исходящих: индивидуальный опыт читателя, определенные мировоззренческие и идеологические взгляды, возраст, профессиональный статус, культурная квалификация, принадлежность к тому или иному психотипу и т. д.

Эффект объективности на ТВ

Безграничный и хаотичный объем событий, совокупный персонаж ТВ, составленный из тысяч и тысяч героев-сюжетов, – все это вместе создают образ масштабной энциклопедической представленности мира на экране телевизора.

Писатель художественно обобщал, апеллировал к отдельному человеку, делясь с ним знаниями о социальных проблемах, философских идеях, идеологических пристрастиях. Эффект достоверности достигается ТВ широчайшим ассортиментом средств, оно завоевывает рынок внимания оптовой экстенсивностью, поставляя в каждый дом информацию о частных событиях, социальных коллизиях, типах мышления. В этом смысле ТВ может претендовать на роль всезнающего писателя XIX века. Не будет комплиментарным утверждением, что ТВ в ХХ веке сродни жанру, задачам и структуре некоего обобщенного жанра, включающего роман-эпопею, равно как лирическую исповедь.

Здесь можно было бы без тени иронии заметить, что ТВ – успешный синтез эстетик Байрона, Достоевского и Толстого: веер программ создает эффект полифонии, но в качестве автора-источника выступает даже не гендиректор канала, а метафизический императив, имя которому Эфир. Подобное заявление отдает душком мистики, но оно справедливо хотя бы по той причине, что мало кто из телезрителей понимает техническую сторону передачи картинки и в состоянии объяснить, каким образом по воздуху, который некогда тот или иной писатель вдыхал полной грудью, сейчас передаются картинки, фильмы, улыбки и дискуссии.

Общий философский характер рецепции печатных средств информации книги, газеты, журнала практически одинаков. ТВ изменяет объем и интенсивность вовлечения обывателя в виртуальные миры.

Человек во все времена пребывает между реальностью, неартикулированной в слово, стиль, жанр, и ее метафорическим образом. Самой реальности – объективной, лабораторной и честной – в книге, как и в любом другом поставщике условной информации, при этом претендующей на истинность, никогда не было. Хвалебные заверения исследователей литературы в том, что писателю имярек (методу, литературному направлению) «с исключительным мастерством удалось» что-то перенести на бумагу, «затронуть лучшие чувства читателей», «побудить» их к действию, с «гениальной проницательностью передать своеобразие эпохи» и т. д., не имеют малейшего отношения к истинному положению вещей. Так или иначе, художник воссоздает свое частное видение реальности, мало совпадающее с точкой зрения современников. Следует прислушаться к верному заявлению героя Э. Круми: «Любой человек моего поколения знает, что в „развеселые шестидесятые“ веселье на самом деле происходило там, где нас не было, что веселилась более фешенебельная публика, тогда как наши собственные похождения отличались подражательством, и у нас все время было ощущение, что мы опоздали. Точно так же мы считаем, что в „Опасных связях“ воплощена циничная мораль того времени; однако Лагарп был современником Лакло, знал мир, который тот якобы описал в своем романе, и называл этот роман „историей десятка дураков и потаскух“. Этот мир был так же далек от жизни Лагарпа, как „Бесшабашный всадник“ – от той, что живу я».

Писатель не может быть объективным в силу целого ряда причин. Он, как и любой другой человек, не в состоянии осмыслить широкий пласт реальности, освидетельствовать жизнь, которой не принадлежит. Любая попытка передать жизнь «в формах самой жизни» (просто у этой жизни формы не соответствуют эстетическим формам ее интерпретации) сталкивается с целым рядом условностей: писатель испытывает на себе влияние философско-эстетической моды, жанра, стиля, принципов словоупотребления и т. д. Освободиться от условно-формальных требований словесности письменнику не представляется возможным. В противном случае он не будет понят читателем.

Обыватель привык равно доверять или не доверять информации. В этом смысле в его задачу не входит дифференцировать источники этой информации, до ХХ века он черпал ее из книги, с последней трети прошлого столетия – в основном из ТВ.

В этом смысле по многообразию, «энциклопедичности» и «объективности» репрезентации реальности любой телевечер перекрывает «объективный» информационно-аналитический потенциал всей словесности за последние пару веков.

Книга, при всех ее хрестоматийных достоинствах, была далека от задачи предложить потребителю образ гипермасштабного мира.

К примеру, о вещах, которые находились вне индивидуального контроля, патриархальный человек попросту не думал. Газета, а затем ТВ стали настойчиво навязывать ему информацию об этих вещах. Окончательное разрушение патриархальной семьи произошло с помощью массированной политики ТВ-вовлечения человека в макромир. ТВ расширило вовлеченность в мир, который для человека всегда оставался невнятным и который, собственно, не нужен и опасен, ввиду того что его трудно вписать в структуру обывательской жизни.