Красные часы - Лени Зумас

смаком, что это резануло ухо жизнеописательницы почище «кампании».

– Конечно, еще вся эта история с вашим братом – он ведь бросил вас довольно жутким способом.

Больше жизнеописательница к нему на прием не ходила.

Мне не удалось:

1. Закончить книгу.

2. Завести ребеночка.

3. Не дать брату умереть.

Жизнеописательница берет телефон, чтобы позвонить Сьюзен и сказать, что не придет. Но потом представляет, каково будет сидеть весь вечер одной в квартире и нюхать давленые апельсины.

На крыльце ее встречает Бекс.

– Ты не нарядная, – на самой Бекс бордовый сарафан и черные лаковые туфли. – А сегодня канун сочельника!

– Ты уж извини, – отвечает жизнеописательница, сжимая кулаки.

– Я приготовила попкорн для оленей, – девочка показывает на большую салатницу, которая стоит на лужайке.

Во времена Айвёр Минервудоттир из шкур северных оленей шили спальные мешки – они согревали моряков, которые потерпели кораблекрушение и зимовали, сбившись в кучу, на айсберге.

– На Рождество я попросила котенка, а мама говорит, что Санта котят не дарит, но это вранье: одной девочке из моего класса подарили котенка на Хануку.

Жизнеописательница присаживается рядом на мокрую ступеньку.

– Но Санта же не приносит подарки на Хануку, только на Рождество.

– А почему?

– Так уж все устроено.

– Но я хочу подарок на Хануку, – Бекс теребит в руке бордовую пуговку.

– Но ты же не еврейка.

– А я хочу стать еврейкой. А что такое «манда»?

Жизнеописательница наклоняется поближе к перилам и внимательно рассматривает темнеющий на дереве круглый сучок-глазок.

– М-м-м, а ты маму об этом спрашивала?

– Нет, это слово для специальной коробочки.

– А папу?

– Он сказал, что потом расскажет. Посмотри у себя в телефоне.

– На моем телефоне такое не посмотришь, он очень старый. «Манда» – это одно из названий для вагины.

По-фарерски fisa.

– Ясно, – Бекс берет жизнеописательницу за руку.

Праздничная мишура в доме развешана кое-как, яичный пунш напоминает телесные выделения, у Сьюзен такой вид, словно она совсем не рада тут находиться. Их пригласили, потому что так полагается, а Сьюзен из тех, кто делает как полагается. Прошлым летом на пикнике для преподавателей она сказала другой мамаше: «Пока дети не появятся, по-настоящему взрослой не стать». «Совершенно верно», – ответила мамаша. Жизнеописательница как раз стояла неподалеку с перепачканным в горчице хот-догом в руке. «Да неужели?» – спросила она, но никто ее не услышал. Сьюзен – большая специалистка по взрослой жизни. По детям, стряпне, столовым приборам – знает, какая вилка в навороченном ресторане предназначается для рыбы. Семейство Корсмо живет практически в поместье, ладно, когда-то его строили как летний домик, но в восьмидесятых годах девятнадцатого века летние домики были гораздо прочнее, чем нынешние зимние. Дом принадлежит родителям Сьюзен, и уж конечно, право собственности когда-нибудь перейдет к ней.

«Но ты же не хочешь покупать дом», – напоминает себе жизнеописательница.

Склонившись над открытой духовкой, Дидье поливает жиром скворчащий кусок мяса.

– Сейчас угощу вас обалденной говядиной, – приветствует он жизнеописательницу.

Джон вразвалочку бежит к духовке, но отец в последний момент подхватывает его на руки («Никаких обгорелых детишек – только не в мою смену»), ставит на пол («Иди поищи-ка книжку про дикобраза»), и малыш убегает.

– Знаешь, я его хотел назвать Миком. Надо было тогда настоять на своем. Джон Корсмо – агент по продаже недвижимости, а вот Мик Корсмо – крутой парень.

– Только это не очень-то благозвучно, – отвечает жизнеописательница, – дразнилок разных можно напридумывать: Мик-бзик. Мик, тебе кирдык. Затык, пшик, фиг, сник.

– Ого, – удивляется Дидье.

– Шмыг, прыг, шик…

– А в слове «шик»-то чего плохого? Хотя шик все по-разному понимают, конечно, некоторые вон героином обколются – и полный шик.

Последняя соломинка.

У верблюда не выдерживает спина.

Нет, сегодня она это терпеть не будет.

– Дидье, почему ты так часто упоминаешь героин?

– Разве? – хмурится он.

«Не падать, Стивенс, не падать!»

– Да, на самом деле очень даже часто. Один важный для меня человек умер из-за героина, поэтому я буду тебе очень признательна, если ты при мне перестанешь поминать его, особенно в положительном ключе.

– Прости, – Дидье мусолит в пальцах свою светлую прядь. Лиловые веки, глубоко посаженные серо-голубые глаза. Beau laid. – Бойфренд?

Кровь приливает к ее лицу.

– Важный для меня человек.

– То есть бойфренд?

– Так мы договорились? Никаких больше разговоров про прекрасный и полезный героин?

– Ладно, но погоди-ка… Расскажи подробнее.

– Не сегодня.

– Я из тебя вытащу эту историю, тянем-потянем – раз, и вытянули!

Мыкающийся Дидье. Зевающая Пенни. Клянчащая котенка Бекс. Везучая Мэтти. Похожий на сперму яичный пунш. Поликистоз у жизнеописательницы в яичниках. Папа, жующий овощное пюре в деревне для престарелых Амброзия-Ридж. Сьюзен, полагающая, что жизнеописательница еще не взрослая. Закон «Каждому ребенку – два родителя», вступающий в силу через три недели.

Они как раз взялись за расхваленную говядину, когда в столовую ввели припозднившегося гостя – низенького пухлого мужчину с бритой головой.

– Познакомьтесь, это Эдвард Тилман, – представляет его присутствующим Сьюзен. – Мы вместе учились на юридическом. Кстати говоря, можно было и не наряжаться.

– А я и не наряжался, – Эдвард смахивает с пиджака капли дождя. – Это мой рабочий костюм.

– У Эдварда клиент в наших местах, – объясняет Сьюзен.

Гость усаживается между Пенни и жизнеописательницей, отпивает воды, расправляет салфетку.

В левую щеку жизнеописательницы ударяется что-то теплое и влажное, шмякается ей на колени – это кусочек мяса.

Еще один попадает в Бекс.

– Вот манда! – вопит девочка.

– Джон, черт тебя подери, если ты за столом кидаешься едой, то ты из-за стола сейчас выйдешь, – ругается Дидье.

– Откуда она знает это слово? – спрашивает Сьюзен, вытаращившись на мужа.

– А мне откуда знать?

– Маленькая миленькая манда, маленькая миленькая манда, – поет во весь голос Бекс.

– Господи боже, – говорит Эдвард.

– Бекси, это не очень хорошее слово… – отчитывает ее Дидье, но сам не может сдержать смех.

– Его надо положить в специальную коробочку?

– Какая еще специальная коробочка?

– Да нет, мамусик, нет никакой коробочки.

– Мамочка, мальчик с рыбкой задружился, – кричит Джон.

– Эдвард, а кого вы защищаете? – спрашивает Пенни.

– Он не может это разглашать, – замечает Сьюзен.

– Ну, имена – это не конфиденциальная информация, – говорит адвокат. – У нас же не общество анонимных алкоголиков.

Сьюзен обалдела – ее только что ткнули лицом в собственную ошибку.

– Но ты же представляешь клиента, в некоторых штатах это считается адвокатской тайной…

– Я защищаю женщину по имени Джин Персиваль, – Эдвард накладывает себе пастернака.

– Ведьму! – радуется Дидье. – Она, кажется, превратно истолковала термин «планирование семьи».

– Ш-ш-ш, заткнись! – огрызается Сьюзен.

– Мамусик, ты нагрубила – извиняйся.

– Я думаю, это папа должен извиниться. За то, что ведет себя как идиот.

Дидье смотрит на Сьюзен с таким выражением, какого жизнеописательница никогда у него раньше не видела.

Пенни встает и хлопает в ладоши: