Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима

Взяла я себя в руки и пошла «гонять» команду и себя на показ всем, оголилась, обнажилась я в этой «капитанской» роли как гусь, которого ощипали раньше, чем убили. Ванька отмораживается по полной, но чувствую, его надолго не хватит, скоро сломается; сейчас он так старательно не гордится мной, а на халявщиков постоянно гаркает — он мой настоящий герой. Ваньку люблю, без него я совсем пропаду, сколько еще он собирается меня консервировать? Напряженность в команде, выращенная неверием в мою способность на «публичность», несколько пообмякла, и Егорова моталка переместилась в другие лагерные дали; наконец, ушел куда-то, так и не сумев поговорить со мной, а я уселась обессиленно после репетиции, стало спокойней. Закрыла глаза, отпуская нервозность, и вижу внутри себя плотный блок от статического вторжения Алены; мне это ни к чему, разговора у меня с ней не вышло даже после ее смерти, ничего осознанного, кроме ненависти! И как мне ее удерживать подальше от себя, если меня все кинули? Что вообще со мной происходит?

Ромкин горизонт сместился, я словно расширила свою возможность видеть «внутреннее» и вижу уже не «часть», а «целое» — Егорово Присутствие, оказывается, заполняет «собой» во мне все. Все, что было моим нутром, всегда являлось и его внутренним телом, его эхо пробуждало меня и вело по запредельным путям, его жизненная сила порождала меня, а Ромка, как искусственно присобаченный портал над пропастью, я поместила его туда, но он меня уже не держал. Да, Ромка является мной, а я им, но все «наше» — это часть огромной «вселенной», владеющей нами, и ее имя Егор. Его голос, как голос моего «я» — звучит из самого глубокого «сердца», пространство-мышление, животрепещущая субстанция обнаружила себя, став олицетворенной, и он не мой «прародитель», он тот, кто создал меня для себя, как свой край и смысл. Это отношения двух космических крайностей, точки и мегасущего, бывалого и того, что еще не существует, внутреннего и внешнего, темного и светлого, осуществленного и запрятанного в потенциале; и вот вопрос: как эти пространственно-природные течения отразятся на мне «тут»? Вся эта потусторонняя волна фактически буквальна, его сердце бьется надо мной, а я в том его внутреннем месте, которое называется «душой», поэтому я всегда слышу его пульс, вот такая у нас общая география.

Да, я это вижу, и это не странно, а красиво, примерно так же, как увидеть тайгу откуда-нибудь с «Красной горки», ее исполинскую природу; внутренние пространства по сути проявляют себя так же, просто стоишь и поражаешься силе и огромности созданного, аж дух захватывает! И ничего я не придумываю; и «тут», и «там» я лишь наблюдаю жизнь, и она существует независимо от того, что я или кто-то там еще об этом думает. Возможно, придет время, и люди откроют технологии, которые сделают эти «видения» доступными каждому, никто же не начинает «крестится», видя себя на фотографии; подозреваю: это та же история, каких-нибудь сто лет вперед — и я со своими многомерными глазами уже абсолютно нормальна для общества.

Ромка ставит «звук» и «музыкалку» для «СТЕМа». Бабочка выворачивается на сцене по полной, и у них вполне возник контакт, творческий, но какая польза! Наташка появилась тихо и присела рядом со мной между рядов, нос распухший, глаза красные:

— Мы были у Олиных родителей, это все совершенно невыносимо! Ты понимаешь, что происходит? Я ничего не понимаю, как теперь жить? Мы тут, а ее нет? Почему она, почему она платит? Почему? Она должна была уйти? — она не ревет, но внутри все драно.

— Не должна была, в ней жизни на десятерых хватит, вот кто-то и захотел приложиться к такому потенциалу, но только так не бывает, мир духа не мир людей. Ты не плач, она уже далеко в космосе, она «высокочастотная», ей было легко проскочить всю эту нашу тяжесть! Оле хорошо… — обнимаю Наташку, присоединяю ее к себе, к потоку, который вчера видела, чтобы она чувствовала, что это не все, чтобы верила мне.

— А я какая, «высокочастотная»? Хочу в космос!

Я ей захочу!

— Еще какая «высокочастотная», только тебе тут еще лет семьдесят ошиваться! Вон толпень отпрысков по кругу и уже ждут своей очереди! — мы обнимаемся и смеемся.

— Слушай, мне кажется, я почувствовала, как Оле там хорошо, и не Ольга она вовсе… — она смотрит на меня круглыми глазами. — Круто! Но мы все равно ее любим, где бы она ни была…

Про Алену я молчу, пусть это будет только моим рваньем, пока не найду ее, не буду Наташке жизнь и зарождающуюся семью портить, такой потенциал нельзя сбивать.

— Ты на меня в «КВН» не рассчитывай, — вдруг выдала Наташка. — Я скоро уеду, Митяя в Москву пригласили, в «сборную»! И пока только его, представляешь, что с Викушей творилось! Она от нервов сразу за тренерами следом укатила, и лагерь бросила, будет, видимо, Антона за «взятки» в команду втюхивать! И завтра я весь день с тобой! Митяю я уже сказала, что хочу провести время с тобой перед отъездом, — она меня тискает.

— Да у тебя новостей! А что Кира? — неужели я зря так орала на игре хоккеистов?

— Непонятно пока, там два места, так что шанс есть, они еще думают, было бы здорово, мы так сдружились с Кирой! Отец будет доволен, если я куда-нибудь поступлю, а то чего мне там без дела торчать. По тебе буду скучать…

«И я буду», — отвечаю я про себя.

— Да через год я приеду, не парься, куда я без тебя? Думаешь, отец тебя отпустит сейчас, вот так, с парнем!?

Ким вообще-то строгий.

— Отпустит, если дам слово, что учиться буду, а то я наотрез отказалась! Ну, я не знала, чего хочу! — она оторвалась от меня и посмотрела на кипящие Бабочкины страсти на сцене.

— Что-то быстро у вас с Валевским история выдохлась. Сколько вы были вместе? Ты как? — Наташка сделала трогательную мордашку.

— Нормально, мы были вместе ровно сутки! Конечно погано, что я его с Бабочкой застукала, но все-таки от этого «нашего» дня я не откажусь! Ванька со мной не разговаривает, типа, Валевский не виноват, мол, эта дура при нем себе вену полоснула и на него кровью капала, так ему и стало плохо. Бабочка обещает жизнь из-за Ромки самоубийством покончить «как Караулова»! Прикинь, совсем пределов не сечет! Знаешь, сегодня эта дура, завтра другая трусы ему на пульт положит или побреется публично на лысо, третья неожиданно родит ему ребенка… Не мое это, лучше я сразу сольюсь, пока еще здоровая, — вслух все проговорить, как освободиться от этого внутреннего груза.

— Да, Бабочка, конечно, насекомое, девчонка погибла ни про что, а у нее даже сочувствия нет, как так можно? — Наташка в шоке не от поступка Бабочки, а из-за ее равнодушия, мол, смерть Оли «не утрата», и вообще ее не касается.

— Горелка все же не такая, так, запутанная, а у Бабочки все связи нарушены, но она такая красивая! Бывает же! — недоумеваю я.

Смотрю на Бабочку, в короткой юбке она скачет по сцене, ноги совершенны, волнистые длинные каштановые волосы на прямой пробор, широко расставленные огромные глаза, нос кнопкой, губки бантиком — кукла! И откуда в ней такая нервозность, словно ей весь мир «не додал» и последнее отберут, если она зазевается; она живет в постоянном состоянии «нехватки» и совершенно не владеет способностью «отдавать», не девка, а «дырявая яма» и прежде всего сама для себя.

Вечером, как это ни странно, я испытала привычный комфорт, словно все вернулось на места; траур в лагере решили отменить, чтобы дети в опасных местах не болтались, и дискотека прошла по привычному расписанию, а я заняла свой любимый темный угол за сценой. Да уж, перед предстоящей публичной экзекуцией мне нужно это русло покоя, вот представлю, что ничего не было, как обычно наблюдаю за Ромкой и никуда не спешу. Он стоит у пульта, обмакиваемый со всех сторон разномигающим разноцветным светом. Бабочка трется рядом, что и говорить, она лихо справилась со мной, но я не могу больше быть чьим-то «объектом ненависти», вымучена я до края, от Алены на каком-то сигнале так и несется: сука, сука… Ну что это такое! Думать о ней не могу и мысленно прикоснуться невозможно, но надо.

Накануне сходила, порасспросила нашего Жору, он даже позволил мне обшарить вездеход, ведь получается, там должна остаться дорожная сумка Алены! Но сумки так нигде и не нашлось, и этот факт сильно смутил меня, и Жора не мог утверждать, довез ли он ее до станции или нет. Алена такая, выйдет и «спасибо» не скажет, он и не ждал от нее любезностей, сразу по приезду занялся своими делами. И я не знаю, за что теперь ухватиться! Нужно наощупь обнаружить этого ее «мистера икс», может, он даже и не виноват ни в чем? Может, это и не он злодей, кто знает. Алена? Но она не ведает, что умерла, вместо памяти сплошные обрывки и суматошные наложения, перепутанные во времени, и только одна мысль свербит у нее четко, и что толку с этой мысли-ненависти? Ноль! Так что буду искать парня Алены, на «Отборочных» все номенклатурщики наводнят наш лагерь, и, возможно, проявятся какие-то детали, если ко всем присмотреться внимательнее. Вылезла я из укрытия и пошла в корпус, но уже издалека проскочило осознание, что Егор торчит под соснами, свернула за здание в кромешной темноте и зашла с другой стороны; он под фонарем стоит, покачивается, руки в карманах, люто-злой на себя, а у меня мурашки по телу, и сердце падает как во сне, ну его! Что он объяснять мне собирается в таком дерганом состоянии? Зашла в комнату и закрыла дверь на ключ.