Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима

Натянув кое-как свои потрепанные вчера вещи, выбралась из кровати, что стоит за стеклом медбокса, и пошла к Тае в ее каморку, пристройку к корпусу, где она и живет круглый год. Невыносимо торчать с этим грузом одной, нигде и никак такое событие не укладывается, такого просто не может быть, я так любила Олю и особенно Алену… Как можно продолжать жить, словно ничего не случилось и идти дальше? Я не могу, изменилось все, и ничего никогда не пойдет по-прежнему, кто-то на всем для меня важном поставил крест, словно этот крест поставили на мне. Тая в белом халате сидит не у себя, а за медицинской конторкой на входе в изолятор, видимо, меня сторожит; увидев, протягивает мне с подноса горячий чай и плитку шоколада «Сказки Пушкина»; из золотинки развернулся сладкотерпкий вкус детства, беспечности, теплоты, как будто мама на секунду отвлеклась от своих новых дел и погладила меня по голове.

— Тебе сейчас нужно много сладкого, детского, ты всю ночь плакала… — Тая присела со мной рядом на диван, обняла, стало тепло. — Ромка твой приходил, но Егор настрого запретил хоть кого-то к тебе пускать, ты уж прости…

Тая знает, нашла Олю я, это она предложила версию «для всех», что случилось «отравление», и с раннего вчерашнего вечера я проторчала тут, в изоляторе; это версия для моей безопасности, чтобы я вообще отношения ко всему этому не имела.

— Как такое может происходить? Как это исправить! — у меня очень болит грудная клетка, тяжело дышать, словно я там внутри раздумываю, готова ли оставаться здесь, стоит ли в этот раз продолжать жить?

— Вот и ответ… — Тая ждет моей реакции, и я смотрю на нее в недоумении. — Ты не спрашиваешь: «Почему это произошло со мной, чем я провинилась?» и не думаешь: «Хорошо, что такое случилось не со мной!», и даже: «Как жалко, но что поделаешь?». Тебя задевает другое, ты не понимаешь, как такое вообще возможно, тебе нужно, необходимо все исправить, для тебя это не проходной случай, словно колокол всегда звонит по тебе… Как только у большинства людей будет такая реакция, то и исправлять ничего не придется, все исправится само.

— Я другая? Откуда ты знаешь? — ощущение, что она знает меня лучше. И вообще, что я о себе знаю? Ничего…

— У тебя смещенное сердце, — она показала рукой, где мое сердце. — Твое сердце развернуто к центру…

— И у тебя так же? — я смотрю на Таю совсем иначе, это так странно, что она говорит обо мне, словно знает все то, что у меня внутри. Она меня знает?

— Да, и у меня… Такое встречается все чаще, но пока этого недостаточно для глобальных перемен. Но ты и сама все знаешь, ведь так? — и это не вопрос, а утверждение.

— Знаю… Мне очень тяжело без мамы, но она уже родилась где-то, а я совсем одна, даже ее «дух» не обитает рядом.

Тая обнимает меня, словно это такой обычный разговор, и мне с ней так легко, мне с ней не нужно притворяться.

— Вот глупышка, а я здесь зачем? Сижу тут сто лет и жду тебя… — я стала улыбаться, двухсотграммовый шоколадный гормон радости возымел свое действие.

— Тая, ты выглядишь сильно лучше, я думала раньше — тебе лет семьдесят, но сейчас кажется, ты даже моложе моей Зои! — у Таи гладкое чистое лицо без старческих отметин, она маленькая, хрупкая, ниже меня ростом, и волосы у нее не седые, раньше я этого и не замечала!

— Возраст не в теле, а в голове, в какой-то момент календарное исчисление утрачивает значение, важно только, чем я живу «тут», — Тая показывает на сердце.

Расширенный «дух» не имеет возрастных ограничений — то чем живет Тая, видимо, слишком важно, старушкой ее можно назвать только, когда она сама этого хочет, и одевает на себя этот образ, который почему-то ее устраивает.

Наконец появился Егор. Тая сразу исчезла куда-то по своим делам. Он сел на диван рядом, полубоком ко мне, подвернув ногу под себя — белая майка, серые простые штаны — облокотился рукой о махровую спинку дивана и, вороша обросший каштановый бардак на своей голове, весь обратился в сплошной вопрос в мою сторону:

— Как ты там оказалась? Валевский тебя потерял, он искал тебя в лагере, а меня заставил идти в лес, утверждал, что только из-за Савицкой ты могла пропасть, он хорошо тебя знает… Ты так орала! С обрыва тебя увидел, вообще не понял, что случилось, решил уже, что это ты сорвалась… Представляешь, как я бежал, думал, сам убьюсь по дороге! — говорит все же тихо, близко-близко наклонившись ко мне, словно нас кто-то может подслушать.

Он мне верит?

— И ты была невменяемая, пришлось в Ману тебя окунуть! — он зажал свое лицо руками, растер щеки от какой-то глобальной усталости.

— Ну да, я пошла за Аленой, она выскочила из вездехода. Жора-то, наверно, и не заметил, что пассажир сбежал, и спокойно уехал? Я хотела извинится, может, даже вернуть ее в команду… Но она упала в обрыв, — говорю и сама себе не верю.

— Почему за мной не пошла!? На хрена сама туда полезла!? — он не понимает, злится.

— Помочь, не могла оставить ее там одну, не поверила себе… Ну я не знаю, зачем, побежала к ней и все!

«Не хотела найти Алену там, — думаю про себя, — вот и не нашла, мне надо было убедится, что ее там нет».

— Не знаю, как ты к этому отнесешься, но я напряг своих ребят из «отдела», они не просто запрос сделали. Серега сгонял в аэропорт лично, так вот, Савицкая села на самолет! Зарегистрировалась и улетела в Москву очень рыжая девица, ее опознали по описанию на контроле, ну и паспорт ее… — Егор смотрит на меня с тревогой.

— Ну и, слава богу! Хочу, чтобы это было так! Я очень этого хочу! И мне плевать, что у меня крыша съехала, лишь бы Алена была жива, и Оля… — и говорить не могу, в горле шквал рыдания, но я держусь зачем-то, не реву.

— Вероятнее всего с Олей несчастный случай произошел, «бригада» следственная быстро прибыла, на вертолете прислали всех, кого можно. Сезон не закрывают, но путь к «Красной горке» проволокой опасной перекроют и площадку забетонируют, ограждения поставят, короче, все как всегда, ждали, пока что-то не случится! Это точно несчастный случай, она, видимо, в темноте не рассчитала шаг, пыталась за кусты держаться, они так у нее в руках и остались, умерла мгновенно… Сегодня траур объявили… Хорошо, что Викуши в лагере нет, ее возню и переполохи я бы точно не вынес, она с тренерами московскими укатила, отпрыска своего им навязывать, — Егор рассказывает все подряд, лишь бы не молчать, молчать тяжело, ему очень тяжело, поэтому я и не реву.

— Со мной все в порядке, правда, можно мне уже выйти отсюда? Никто ведь не знает, что я там была, верно? Так чего мне тут торчать? — я взяла Егора за руку, все сейчас на нем, ему еще предстоит Олиным родителям все это сообщить… уж со мной точно возиться не стоит.

— Версия прежняя, со вчерашнего обеда ты траванулась и провалялась в «изоляторе», ясно!? Тебя на «Красной» вообще не было, и только Валевский в курсе, «для всех» я Ольгу нашел, — он тычет в меня пальцем, чтобы я даже не смела рыскать сама, типа того.

— Да поняла уже… Мне же лучше! Все, я ушла, а то полдня тебя жду, Тая даже Ромку ко мне не пустила! — я обулась в свои трофейные кроссы и вышла, а он остался решать какие-то вопросы с Таей.

Вышла на свет и воздух, но внутри меня все оказалось таким же запертым, сморщенным, словно мое старение уже началось; если я не нахожу в себе резервы для пополнения юности, значит начну сохнуть и скукоживаться. Но прежде чем это случится, прежде чем я сменю «мир», сделаю «переход», я хочу знать, что произошло на самом деле! Согласна, я давно не в себе, всегда была такая, и мне может показаться все что угодно, и Алена действительно жива! И пусть я точно знаю другое, не глазами и фактами, а сердцем, всей собой внутри знаю, что ее больше нет, но и все же, я доверюсь внешним фактам, от всей души доверюсь; если она жива, то и искать ее мне не придется! Значит, и труп ее найти мне не предстоит, а ведь тело просто необходимо захоронить, иначе она не сможет сделать «переход» и «возродиться»; так получается, что колотиться по этому поводу мне и не нужно, у Алены же все хорошо, это у меня все плохо, и это хорошо! Пусть так и будет! Когда погибла Оля, сама того не ведая, я проводила в сумерках именно ее, а накануне выполнила свое внутреннее обещание: нашла ее тело, оно будет упокоено, оплакано, ее смерть не останется безымянной, а сама Оля уже далеко-далеко… Случайностей не бывает, и если это так, значит, таково ее время. Значит так надо? Но вру себе, я знаю — это неправда, никакой это не несчастный случай! Не должна была Оля никуда уходить! Место ее здесь еще долго-долго, и дети ее должны прийти, и следующие за ними… Как с таким смириться?

Но все это мои глюки и умствующие несуразности! Да? Да. Да!

Видеть сейчас «чужих», алчных, злых никак не могу, мне нужен только Ромка, и как его найти без погружения в этот общий эмоциональный котел? Решила, что пройду через пролесок по верхней кромке лагеря и там мимо административки выйду с другой стороны «столовки», где нет обычно никого, там смогу поймать его после обеда, возможно тогда и общаться ни с кем не придется. Но встретила Ромку намного раньше, и я к такому не готова, только не сейчас! За радиорубкой как раз и увидела его, он привалился к стене и находился в длительном «засосе» с Бабочкой, стоявшей ко мне спиной. Не вполне осознавая, что делаю, только бы не быть пойманной его взглядом, метнулась сразу за корпус и оказалась под прямым, слепящим, раздваивающим реальность солнцем, и уже на карачках проползла вдоль травяного газончика, отделяющего цивилизацию от тайги, окна здания высоко над моей головой, а я осталась на раскаленной плитке, и нет сил встать. Ну, вот и все, это я — «бабочка», прилипшая крылом к горящей лампе, упала, действительно упала, и бабочкой лежу на заезженной колее, уже слышу переваливание телеги, которая намотает цветное полотно крыльев на грязью облипшее колесо, и все! И нет меня.