Сожжение - Мегха Маджумдар

я мечтала выступить перед настоящей камерой – и вот стою сразу перед тремя! Несколько часов телевизионщики снимают, как мы разыгрываем этюды. Прямо перед ними мы воплощаем действие. Мы – умирающие пациенты, мы – супермодели на подиуме, мы – матери семейств, готовящие еду мужьям. В разных этюдах у нас все – от несварения желудка и до любовных дел.

В конце корреспондентка спрашивает, что я обо всем этом думаю.

– Общество говорит, что я не могу мечтать о том, о чем мечтаю, – отвечаю я. – В обществе нет места для таких, как я, – а про себя думаю: «Прости, Дживан, мне придется исключить тебя отсюда», – потому что мы бедны, мы не умеем говорить по-английски как следует. Но разве это значит, что нам нельзя мечтать?

Я признаюсь корреспондентке, что много раз ходила мимо института кино и телевидения – просто посмотреть, как там что. Чтобы чуть ближе оказаться к успеху этих богатых студентов. Они становились директорами по кастингу, не просто агентами или координаторами. Они посещали специальные курсы для режиссеров, актеров, каскадеров, продюсеров, хореографов.

Иногда даже приходила сумасшедшая мысль: а что если мне бросить съемную комнату? Спать на вокзале, а на деньги, которые тратила на съем, пойти в хорошую школу мастерства?

Сказав это, я смеюсь.

– Ха-ха-ха! – смеюсь я. – Можете поверить?

Но у журналистки в глазах слезы. Она накрывает мою холодную руку ладонью, будто мы с ней только что узнали, что сестры.

* * *

Через пятнадцать минут после показа этой телепередачи по кабельному мой Вотсап звенит как сумасшедший.

Я сижу у себя в комнате с сестрами, мы жуем вяленую тыкву и обсуждаем, как кто выступил перед настоящими камерами. Удалось ли Кумару снизить нервозное хихиканье до приемлемого уровня? Впечатлил ли всех Пеонджи своим рассказом о работе в страховании и о том, что ему приходится кормить троих детей?

Дорогая мисс Лавли! – появляются слова на экране моего телефона.

Я открываю сообщение Вотсап с неизвестного номера, и там продолжение:

Я сотрудник кинокомпании Сонали Хан. Можем ли мы побеседовать по телефону?

Я снова и снова перечитываю эти слова. С большими-пребольшими глазами показываю их всем сестрам. Матушка Арджуни, будто не она когда-то давала мне советы, говорит:

– Это… это… та самая Сонали Хан?

Да, та самая Сонали Хан, что выдает блокбастер за блокбастером. Кто в нашей стране не знает любовной истории «Я твой навеки», снятой в заграничных горах, кто не слышал боевых лозунгов патриотического фильма «Мания крикета»?

Мы все сидим с раскрытыми ртами и смотрим на телефон как на волшебный камень, из которого исходит звук. Я снимаю трубку и слышу женский голос:

– Лавли, вы получили мое сообщение в Вотсап, вот только что? Мы бы хотели дать вам роль в следующем фильме Сонали Хан. Роль хорошая, большая. У вас на будущей неделе найдется время для кинопроб?

Сестры в восторге. Они тянутся поближе к телефону, стараются не упустить ни слова. Все перестали жевать вяленую тыкву, чтобы не хрустеть.

Слушая телефон, я смотрю на собственный полупустой водяной фильтр, на матрас, просевший под нашим весом, на окно, за которым идет женщина и несет полный таз грязных тарелок на мойку.

А я, Лавли, с полнейшим достоинством, с абсолютным спокойствием отвечаю даме, предлагающей мне по телефону исполнить мечту всей моей жизни.

– Да, – говорю я. – Да.

· Физрук ·

Две недели Физрук добивается встречи с Бималой Пал, и наконец ему предоставляют возможность проехать с ней в автомобиле, когда ее везут откуда-то куда-то. Дорога, по которой едет машина, проходит по центру и забита легковушками и автобусами. Пробирается против движения велосипедист. Вдоль обочины натянуты между деревьями веревки, на них брезент. В этих импровизированных лавочках продают календарики, сласти, чехлы для телефонов. В зеркале заднего вида Физрук замечает две белые машины сопровождения.

– Даже не спрашивайте, – отвечает Бимала Пал, когда Физрук спрашивает, как идет ее работа. Цены на лук взлетели вверх, и для правительства штата это большая проблема. Но Бимала Пал, раз она в оппозиции, по крайней мере наварит на этом хоть какой-то политический капитал.

– Народ не удовлетворен, – говорит она. – Правительство не в силах взять цены под контроль. Вы же видели в новостях репортажи с местных рынков, и все, буквально все, жалуются на цены. Простого человека это бьет по карману.

Она оборачивается к Физруку и спрашивает, как там дорожка перед школой. Больше не затапливало?

– Ни разу, – отвечает Физрук. – Это повысило мне репутацию, – сознается он в приливе дружеских чувств.

Бимала Пал смеется.

Физрук собирается с духом и говорит то, что хотел сказать.

– Мадам, я хотел бы делать для партии больше. Готов к роли посерьезнее. У вас столько проектов, может быть, я мог бы отдать свои силы…

Мадам Бимала заранее упирается рукой в подголовник: впереди бугристый участок дороги. В тонированных окнах Физруку видны придорожные торговцы – они раздают лапшу, наливают половники бирьяни из огромных контейнеров, плещут белое месиво досаи [39]на раскаленные сковородки. В ветровом стекле то и дело возникает без предупреждения пешеход, задравший руку, чтобы перейти через дорогу. Гудят гудки, водители со злостью сжимают баранку.

Через пару минут молчания Бимала Пал начинает говорить.

– На самом деле, – объявляет она, – хорошо, что вы эту тему подняли.

Физруку уже мерещится офис с кожаным креслом. Свой личный компьютер. Комната с кондиционером, где он сможет сидеть по вечерам. Для начала – не на полную занятость.

Но Бимала Пал имеет в виду нечто иное. Он так хорошо контактировал с учителями в деревне Чалнаи, говорит она, что ей хотелось бы видеть его организатором митинга в какой-нибудь деревне. Чтобы он представлял планы партии относительно местной школы. Нужен знающий человек, вроде него. А он сам распробует вкус политической жизни.

– Что скажете?

Шарик лопается. Видение прохладного комфортабельного офиса испаряется вмиг. Придется целый день стоять в поле и чувствовать, как застаивается в ногах кровь.

Естественно, он согласен.

* * *

Когда зима отступает и солнце возвращает себе силу, Физрук оказывается в деревне с названием Кокльхат. В тени мангового дерева, вцепившегося в землю костлявыми пальцами корней, Физрук держит микрофон, а двое тощих парней, сидя на ветвях у него над головой, держат мегафоны. Личность политика легко надевается поверх чистой рубашки, джинсов и гирлянды цветов на шее. Физрук говорит, вспоминая заметки, которые изучил накануне:

– Мы знаем, что ваша школа закрыта уже больше двух лет! Мне известно про нехватку учителей, и постоянные протечки в муссоны, и учебники, которых нет. Вот почему мы перестроим это здание полностью и наймем преподавателей на каждый предмет. Мы добьемся, чтобы учебники со скидкой достались каждому ребенку еще до начала школьных занятий. Более того, для детей в школе будут бесплатные обеды!

Голос его гремит из мегафонов. Утки на заросшем пруду хлопают крыльями, устремляясь