Сожжение - Мегха Маджумдар

что подсудимая ее учила английскому. Пусть это даже так, – судья делает глубокий вдох, и я ощущаю этот воздух собственными легкими, – ясно, что подсудимая давно уже не лояльна к ценностям нашей страны. Подсудимая явно высказывалась против правительства, против полиции в интернете, в социальной сети. Отсутствие лояльности – это не то, к чему следует относиться пренебрежительно. Это само по себе серьезная улика. Вынесенное решение должно послужить также успокоению сознания города, сознания страны. Народ требует справедливости.

Судья продолжает. Выследить террористов не удалось, потому что станция не оборудована системой видеонаблюдения. Возможно, террористы уже за пределами страны – они попросту растворились в ночи. И только я по своей глупости здесь.

Судья замолкает, чтобы перевернуть страницу. Этот звук в тишине зала щелкает как бич.

Потом судья приговаривает подсудимую к смерти.

Я не знаю, о ком это он. Мы перешли к другому делу?

Кто-то за моей спиной испускает крик раненого животного, будто ему мозг пронзили железом. Это моя мать.

Я оборачиваюсь. Мать там, в третьем ряду, я вижу ее сари, она вскакивает и тут же падает. Слышно, как весь зал затаил дыхание. Мать падает, я стою. К ней подскакивают двое охранников, кричат, чтобы принесли носилки. Полицейские, стоящие у ближайшего выхода, следят за мной глазами ястребов.

Приносят холщовые носилки, двое охранников укладывают на них маму…

– Куда вы ее? – кричу я.

Мой адвокат велит мне сесть.

– Погодите секунду! – кричу я. – Она сейчас придет в себя!

– Прошу соблюдать тишину! – требует судья.

· Лавли ·

Утром у водоразборной колонки обсуждают новости. И, когда я слышу этот треп про «убийцу», у меня сердце готово выскочить из груди.

Я ведь всего пару дней назад в суд ходила. Хотя мне матушка Арджуни и говорила с судами не связываться, все равно я пошла. Все думали, что меня туда потянули за что-то, но я гордо объясняла – всем, от сотрудницы в лавке, где снимают ксерокопии, до человека, который жевал свои губы и не отрывался от телефона, – что иду «давать показания». Так это мне объяснил Гобинд. Все время в суде я надеялась хоть бегло увидеть Дживан, кинуть ей добрый взгляд, но там повесили белую ткань, чтобы мы друг друга не видели. Такая странная деталь, которую в кино никогда не показывают.

Я честно не верю в этот вердикт. Наверное, Гобинд чего-нибудь подаст, как это называется, апелляцию там или как. И спасет Дживан. Это ж ведь его работа?

Я иду на ближайший перекресток и начинаю выпрашивать монеты, хотя мысли у меня далеко. Постукиваю в стекла разных машин. На заднем сиденье ерзает ребенок. Двое мужчин сидят и пьют «Манго фрути»[36]. Похожая на волка собака наслаждается поездкой с включенным кондиционером. И все они меня в упор не видят.

Общественность хочет крови.

СМИ хотят крови.

Вокруг меня люди только об этом и говорят. Общество убивает ее.

Когда мимо проходит офисный работник в начищенных кожаных туфлях и отглаженных брюках, мне хочется крикнуть ему: «Ее убили такие как ты! Твои две руки были на ее горле!»

Но я обретаю голос и говорю:

– Брат, подай!

Откуда-то возникают двое детей-попрошаек. Смотрят на меня неприязненно, потому что я на их территории. Потом орут:

– С каких пор этот перекресток твой?

Я им показываю язык и ухожу. За спиной слышно, как они визжат. Боятся моих проклятий или, может, просто смеются мне вслед.

* * *

Ноги приносят меня к дому Дживан. Тут толкутся полсотни или сотня репортеров, их машины и фургоны со спутниковыми тарелками перекрыли все дороги. Камеры, прожекторы, провода повсюду.

Отец Дживан, опираясь на трость, выходит из дома, моргая от дневного света. Я гляжу из гущи толпы.

– Послушайте! – говорит он. – Посмотрите на меня, я увечный, хромой, и я не могу спасти свою дочь. – Он вытягивает шею, как петух. – Что еще хотите вы знать обо мне? Спрашивайте! – говорит он. – Спрашивайте!

Вид у него безумный, руки трясутся. Калу, сосед, стоит с ним рядом, приложив два пальца к переносице, будто глаза у него болят.

– Что же вы ничего не спросите? – говорит отец Дживан.

Репортеры с минуту стоят молча. Потом выкрикивают вопросы:

– Ваше отношение к приговору?

– Собирается ли ваша дочь подавать апелляцию?

– Как здоровье матери Дживан?

Они выкрикивают: «Сэр! Сэр!» – чтобы привлечь его внимание, или: «Сюда посмотрите!» – чтобы сделать снимок.

* * *

Потом репортеры уходят, оставив шлейф раздавленных окурков. Ночью я выхожу с метлой и заметаю окурки в угол. Пыль клубится у моих ног, как маленькая буря.

· Интерлюдия ·

ПОМОЩНИК БИМАЛЫ ПАЛ ПОДХАЛТУРИВАЕТ

А кому не нужна халтурка? Бимала Пал со мной обращается хорошо, но я всего лишь помощник. У меня семья, дети-школьники. Вы знаете, сколько сейчас надо за школу платить? А когда они приходят домой уставшие, то не хотят каждый день есть рис и яйца. И маленький телевизор тоже не хотят. Всем нам подавай хорошее. Так что я, можно сказать, человек из среднего класса.

Допустим, ты мусульманин. И вот однажды что случается? Твои соседи, добрые люди, вдруг собираются бандой, услышав какой-нибудь слух, и выламывают твою дверь, грозя твоей жене и пугая калеку-мать. Поджигают твой дом. Скажи добрым людям спасибо, что тебя в это время дома не было. Ты бежишь. Бросаешь разрушенный дом, имущество и бежишь. Жизнь вдруг становится такой важной, такой ценной! На несколько месяцев – ну, окей, лагерь беженцев, горстка бесплатного риса, жестяная хибара.

Но в один прекрасный день правительство говорит: хватит этого уродства – лагерей беженцев! Всем по пять лакхов [37]рупий, а теперь идите куда-нибудь жить. Брысь отсюда!

Тут же налетают – кто? Правильно, стервятники.

У тебя сразу появляются свой брокер, свой риелтор, свой городской совет, свой водопроводчик, свой электрик и даже свой школьный инспектор – а иначе что твои дети будут делать? Сидеть дома и расти неграмотными, как ты? Ну вот они все приходят и говорят: сэр, вот есть хороший участок, вы его покупаете – и строите свой дом. А самое главное: у вас будет свой клочок земли на ваше имя. Воду туда проведут, электрический кабель уже проложен, вы пойдите и просто посмотрите.

И ты идешь взглянуть на участок. Земля выглядит прилично, и ты отдаешь за нее почти все свои компенсационные деньги.

А потом в один прекрасный день все они исчезают. Брокер, который тебя доставал по пять раз на дню? Исчез. Инспектор по электричеству, по водоснабжению? Ни того, ни другого.

Тогда ты идешь по адресу, который указан в твоем контракте, и тебя смущает, что это совсем не там, куда ты ходил в первый раз. Ты этого участка ни разу не видел! А соседские мальчишки кивают, жуют жвачку, кивают, а потом ржут. И вот тут до