Сожжение - Мегха Маджумдар

по оптимизму, по напоминанию, что мечты и мечтатели все еще встречаются в нашем городе…

Нажимаю кнопку, и…

– Некоторые называют звезду этого шоу, Лавли, «симпатизанткой террористов», но многие абсолютно уверены, что она всего лишь заступается за женщину, которую считает своей добропорядочной соседкой.

– Не приходится сомневаться, – подхватывает другой человек, – что многие не уверены в справедливости процесса над Дживан, и выступление Лавли в зале суда сыграло в этом большую роль. Она не судебный эксперт, не следователь, конечно, и внимание привлекла именно ее страстность. Оставайтесь с нами, к нам присоединится…

– Каким путем нужно идти обычному человеку, чтобы исполнить свою мечту? Скажите мне, если вы не можете поступить в элитную киноакадемию со всеми прибамбасами…

Все эти люди рассуждают обо мне! У них различные мнения, права я или нет, невиновна ли Дживан или она злодейка, но они обсуждают меня именно в этих своих новостях, в прайм-тайм!

Пока я гляжу на экран, кто-то стучит в мою дверь, потом заглядывает в окно и говорит:

– Это я.

– Матушка Арджуни? – спрашиваю я.

И тут же открываю дверь, убираю одежду с кровати, пытаюсь прихлопнуть в воздухе нескольких обнаглевших комаров.

Войдя, матушка Арджуни не садится. Она берет меня ладонями за щеки, как ребенка, и смотрит на экран телевизора.

– Я старше тебя, – говорит она телевизору. – так ведь, Лавли?

Я смотрю на нее.

– В жизни, – говорит она, – я узнала, что нельзя иметь все. Например, чтобы иметь рыбу на столе, мы жертвуем достоинством на улицах. Нам приходится попрошайничать. Зачем? Потому что есть хочется. Чтобы нас не трогала полиция, мы должны… ладно, я не обязана тебе рассказывать. Так вот, сейчас наступил момент твоей жертвы, Лавли. Ты попала на телевидение. Твой ролик стал популярным. Не допусти, чтобы эта преступница, эта террористка…

Я открываю рот возразить – матушка Арджуни поднимает руку.

– Убери ее из своей жизни. Отпусти. Ты привязана к этой девушке, но тебе придется выбирать. Ты хочешь подняться в этом мире кино? Или ты хочешь, чтобы публика всегда в тебе видела только защитницу террористки? Не надо, чтобы этот случай утащил тебя на дно, Лавли. Это мой тебе единственный совет.

– Но говорят, – отвечаю я матушке Арджуни, – что суд к ней несправедлив…

– Разве это твоя война? – говорит матушка Арджуни. – Этот суд приблизил тебя к твоей мечте, так неужто ты не возьмешь то, чего на самом деле хочешь? Ты хочешь стать звездой или так и остаться защитницей этой девушки?

Она уходит, оставив меня наедине с телевизором. Я выключаю звук – он слишком громкий для этой маленькой комнатки. На экране – мой ролик с урока мастерства, и я смотрю его молча, ощущая в животе тяжесть, которая не дает мне подняться с матраса, хотя мне и хочется отвернуться. Я никогда не думала над этим вопросом так, как поставила его матушка Арджуни, но сейчас, оказывается, я не могу думать о нем никак иначе.

Когда я ложусь и закрываю глаза, то слышу, как сердце дает мне свой собственный урок. Ты та, кто ты есть, Лавли, – говорит мне сердце. – Ты выросла в семье, которая тебя предала, так что ничего нового здесь нет. Дживан вполне может двигаться дальше без тебя. На самом деле, – напоминает мне сердце в груди, – ты ей даже не родня. Оставь ее, – говорит эта холодная коробочка. – Ты разве не мечтала быть кинозвездой? Не мечтала оказаться так близко к славе?

Всю эту ночь мне стыдно, я сплю и просыпаюсь с этим чувством, и все же стыд слабее, чем то, другое.

* * *

Воскресное утро! Пора на урок мастерства. Быстро-быстро иду по улице, покачивая бедрами, мимо небольшого банка, где менеджер просил у меня свидетельство о рождении, чтобы открыть счет.

– Я ему сказала: «Оставьте свой счет себе», – говорю я в телекамеру, следующую за мной. – «Свидетельство о рождении? Я что, принцесса?»

Идущая рядом со мной корреспондентка смеется, убирает блестящие волосы с глаз и спрашивает:

– Скажите, а как вы стали ходить на эти уроки?

– Ну, – начинаю я, – это случилось примерно так…

Мы проходим мимо продавца гуавы на углу. Обычно он делает вид, будто в упор меня не видит, но сегодня смотрит огромными глазами.

– Эй, телевизионщики! – окликает он, помахивая рукой в воздухе. – Подходите, гуаву дам. Бесплатно!

– Брат, – говорю я ему, – имей, пожалуйста, хоть какое-то чувство собственного достоинства. Каждый день меня в упор не видишь, и вдруг ты – мой лучший друг?

Корреспондентка опять смеется – много из того, что я делаю, ее смешит. Это отлично – чего бы не посмеяться? Канал мне платит восемьдесят тысяч рупий просто за право побывать на моем уроке мастерства. Другие каналы тоже мне звонили и предлагали деньги, но я выбрала этот, потому что он самый популярный. Моя очередь смеяться.

В поезде я поворачиваюсь к камере своей рабочей стороной.

– Поезд, – говорю я задумчиво, как университетский профессор, – похож на фильм. Вот смотрите: в поезде мы наблюдаем поведение людей, их споры, слышим их голоса, видим, довольны они или расстроены, слышим, как человек разговаривает с матерью, общается с такими же пассажирами, с продавцом авторучек…

Корреспондентка так на меня смотрит, будто я – лауреат национальной кинопремии. Что за мудрость льется из моих уст! Она кивает, кивает, глаза ее сияют от мысли, что сегодня это увидит сотня тысяч зрителей.

* * *

Мистер Дебнат держится растерянно. Он похож на человека, никогда не видавшего камеру.

– Что это за красный огонек? – спрашивает он, дрожащим пальцем показывая на главную камеру. – Мне сюда смотреть?

– Не обращайте внимания, мистер Дебнат! – говорит ему корреспондентка. – Вы эти уроки уже не первый год ведете, вы – специалист. Сделайте вид, что нас тут вообще нету!

Но это невозможно. За окнами гостиной собирается толпа – смотреть, что тут делается.

– Там тот самый класс собрался! – кричит кто-то на улице. Еще кто-то сообразительный просовывает руку и шевелит шторы, чтобы лучше видеть.

А внутри – подозрительно хорошо одетая служанка в блестящем сари, с цветком гибискуса в волосах говорит корреспондентке:

– Мадам, вашу передачу я смотрю всегда! А в этом классе работаю уборщицей уже… ой, много! – лет, и кое-что повидала. И готова выступить в любом шоу.

Пока репортерша с ней разбирается, вежливо улыбаясь и говоря всякие окей-спасибо, ко мне подходит Бриджеш и бормочет:

– Лавли, мне предлагают… – тут он начинает радостно хихикать, – предлагают в рекламе сняться! Моющее средство рекламировать, они меня в твоем ролике видели!

* * *

Телевизионщики тащат верхний свет, превращая маленькую гостиную в землю тысячи солнц. На лице теперь будет виден любой прыщик или шрам, но мне профессиональный гример сразу кладет качественный тон и консилер. Покойные родители мистера Дебната, царствие им небесное, смотрят со стены так, будто у них сейчас глаза выскочат. При жизни они никогда столько гламура не видели.

Как долго