Чугунные крылья Икара - Борис Вячеславович Конофальский

и не убить.

— Мне было бы крайне неприятно, если бы вас убили после получения кредита, а так мне хотя бы отойдёт ваш нелегальный завод. Согласитесь, мои действия логичны.

— Логичны, — невесело согласился Буратино, — а позвольте полюбопытствовать, какие вы нам выставите проценты?

— Даже не извольте беспокоиться, смешные-с. Да-с, смешные-с, всего двенадцать процентов годовых с помесячной выплатой. Один процент в месяц — смех, да и только. Ну что, по рукам? — во взгляде банкира появилось что-то алчное, его глаза поблёскивали бусинками, словно глаза паука.

— Ладно, — сказал Буратино, понимая, что выхода у него нет и то, что ему придётся бежать из этого города. — Давайте бумаги.

Вскоре бумаги были готовы, их принесла сеньорита Алиса вместе с бутылкой дешёвого вина и тремя стаканами.

Буратино подписал закладную и пить отказался, а Рокко выпил, после чего поставил свою закорючку.

— Ну вот и всё, — улыбался банкир, — я верю, что наше сотрудничество и мне, и вам принесёт удовлетворение.

С этими словами он встал из-за стола, прихрамывая, подошёл к стене и открыл потайной сейф, который был спрятан за обоями. Рокко попытался заглянуть внутрь, но ничего ему разглядеть не удалось. Сейф был быстро захлопнут. А на стол перед бандитами легли две красивые бумажки.

— Ассигнации! — восхищённо произнёс Чеснок. — Настоящие!

— Естественно, других не держим.

Буратино тоже видел бумажные деньги в первый раз, он взял одну бумажку и прочитал: «Билет королевского банка утверждён Казначейством Его Королевского величества, имеет хождение при расчётах во всех уездах Тарабарского Королевства по номиналу. Подпись казначея королевства и т. д.»

— Пять цехинов, — по слогам читал Чеснок на второй бумажке, — обеспечены золотым неприкосновенным запасом Министерства финансов.

— Ладно, — сказал Буратино и встал, — нам пора.

— Не смею задерживать, синьоры, — отвечал банкир. — Не смею задерживать.

— Все сволочи, — ругался Пиноккио, когда они вышли из банка, — а девка у него класс!

— Девка да, — согласился Рокко, — рыжая! А сиськи аж всю одёжу порвали. А почему все сволочи, ты говоришь?

— Потому, нас опять подставили, у нас, по сути, отняли завод.

— Но ведь если мы отдадим бабки, то всё будет нормально, — произнёс Рокко.

— Чего мы там отдадим, рвать отсюда надо, Рокко, и побыстрее. Ты со мной?

— Почему рвать-то? — удивился Чеснок, — сейчас всё наладится, все вопросы порешаем и заживём, как…

— Никак мы здесь не заживём, пойми, Рокко, весь город заинтересован в нашей смерти, и синдикат заинтересован, и дон, и полиция, все! Все!

— Это почему дон заинтересован?

— Потому что если нас обоих повалят, завод отойдёт банкиру, а уж с банкиром они всегда договорятся. Как ты этого не видишь?

— Вот собаки, ну а полиция почему заинтересована?

— Да потому что не нужна им война в городе, не нужны трупы. Им нужно, что бы всё было тихо, им нужна полная иллюзия благополучия и тишины. Чтобы тихо в городе было. Так что решай, со мною ты или здесь останешься?

— Буратино, я тебе кореш до гроба, но послушай меня разок. Не то чтобы я ума палата или там учёный какой, дай мне три дня. Подожди.

— И что случится?

— А вот давай, подожди три дня, и если наше положение не изменится, собираем монатки и рвём куда-нибудь.

— За три дня нас в землю закопают.

— Не закопают, Буратино, не закопают.

— Ладно, — сказал Пиноккио, — подумаем. Пошли, есть охота.

Они зашли в кабачок, в тот самый, где любил посидеть журналист Понто. Им показался он наиболее безопасным из всех известных. Тут не собиралась шпана, докеры, шахтёры, матросня с «купцов». Для всех вышеперечисленных категорий этот кабак был дороговат.

Поэтому дружки чувствовал себя в некоторой безопасности среди подрядчиков, приказчиков и жуликов средней руки.

Они быстро поели и расплатились с официантом банкнотой в пять цехинов. Официант, как и большинство официантов, был воробей стреляный, увидев ассигнацию, он тут же крикнул:

— Хозяин, опять ассигнацией расплачиваются.

— Угу, — кивнул тот головой, вытащил из-под стойки дубинку и направился к нашим героям, весьма недвусмысленно помахивая ею:

— Так вот эти два гуся расплатились ассигнацией? — угрожающе спросил он.

— Ага, — сказал официант.

— Ну ты, мерин старый, — отреагировал на «гусей» Рокко, — ты полегче обзывайся-то

— А чем вам не нравятся государственные ассигнации? — спокойно спросил Буратино. — Или вы не признаёте распоряжений Главного Казначейства Его Королевского Величества?

— Отчего же не признаю? Признаю, — сказал трактирщик, — вот только был тут один гусь, типа вас, на прошлой неделе. Так вот он расплатился тоже бумажкой. Говорил, ассигнация, а оказался десятицехиновый вексель разорившегося банка, а я ему с этого векселя сдачу дал сольдо в сольдо, а он даже официанту на чай не оставил.

— Ну, надеюсь, теперь-то вы не спутаете настоящие деньги с банковскими обязательствами, — ухмыльнулся Буратино.

— Может, и не спутаю, а бумажки брать не буду, платите медью, серебром, золотом — всё одно, а бумаг мне ваших не надо, — сурово сказал трактирщик.

— Значит, вы отказываетесь выполнить распоряжение Министерства финансов о хождении банковских билетов во всех уездах королевства?

— Я… — начал было трактирщик.

— Понятно, — перебил его Буратино, — вы игнорируете финансовую политику существующего кабинета министров.

— Я…

— Знаю-знаю, вы оппозиционер. Вы не согласны с финансовым и политическим курсом существующего режима, — спокойно сказал Буратино и уже громче добавил: — надеюсь, все присутствующие слышали заявление этого синьора?

Немногочисленные присутствующие заспешили доесть и позвать официанта, никому не улыбалось влипнуть в политическую историю.

— Да что же вы так орёте, синьор клиент? — боязливо озираясь, спросил трактирщик, чувствуя, что ситуация складывается неприятная, и пряча палку за спину. — Зачем же вы так? Я со всей лояльностью.

— С лояльностью? — удивился Буратино. — А как насчёт бумажных денег, ведь это вам не фунт изюму, отказаться от казначейских билетов, мало того, говорить о них в презрительной форме — это знаете ли… — Буратино погрозил трактирщику пальцем, — понимаете, чем пахнет?

— Знаете что, синьор хороший, — произнёс хозяин заведения, переводя дыхание, — вы идите по своим делам, идите. А платить ничего не надо, ни ассигнациями, ни золотом, считайте, что отобедали за счёт заведения. То есть на халяву.

— Только не надо этих дешёвых одолжений, — назидательно сказал Буратино, — мы не нищие и не бродяги какие-нибудь.

— Я со всем сердцем, — уверял ребят трактирщик, прижимая дубинку к груди. — Я с лояльностью и уважением. Только уж вы идите, от греха.

— Ладно, — смилостивился Буратино, — пойдём, но это в последний раз.

— И папирос дай, — добавил Чеснок.

— Ну вот, — произнёс Пиноккио, когда они вышли на улицу, — сэкономили тридцать шесть сольдо.

— У него всё так дорого, — отвечал Рокко. — Порции маленькие, а такие дорогие, и папиросы дал самые дешёвые, гад.

— Раз нам удалось немного сэкономить, пойдём что-нибудь