Приговор приведен в исполнение... - Олег Васильевич Сидельников

бы смог освежить в памяти трассологию, почитать необходимые учебники и монографии. Но где мы возьмем проекторы, специальные фотокамеры?

— М-да... — Пригодинский почесал переносицу неотточенным концом карандаша. — Всегда чего-то нет, чего-то нехватка... А ведь мы занимаем здание бывшего полицейского управления. При нем была уголовно-розыскная часть с хорошим оборудованием. Куда все подевалось?

— Должно быть, милицейские деятели Временного правительства растащили, — предположил Крошков. — Не то что фотокамер — приличной бумаги для протоколов нет. Пишем на оберточной, из которой раньше кульки делали. Да и кулечную бумагу пришлось конфисковать у купцов Аушевых.

— Половину конфискованного рулона по распоряжению Цируля отдали в ЧК. По-братски поделились, — добавил Пригодинский. Он посмотрел на часы, встал. — Мне, Алексансаныч, пора на расширенное заседание ТуркЦИКа и Совнаркома. Намылят нам, красным Шерлокам Холмсам, там шею. Вас же прошу немедленно отправляться домой и отдыхать. Учтите: это не просьба, а приказ.

Заседание ТуркЦИКа и Совнаркома было бурным. Стоял вопрос о всеобщем военном обучении и усилении охраны революционного порядка. Над Туркестаном нависла смертельная опасность: белогвардейцы, эсеро-меньшевистское «правительство» Фунтикова завладели всем Закаспием и с помощью английских интервентов осадили крепость Кушку. Английские войска, перешедшие 12 августа советскую границу у станции Артык, заняли позиции на фронте в районе станции Байрам-Али; атаман Дутов вновь захватил Оренбург и продолжал развивать наступление на Актюбинском и Орском направлениях; в руках басмачей оказалась значительная территория восточного Туркестана.

Зашевелилось контрреволюционное подполье. В Ташкенте и многих других городах неизвестные разбрасывали листовки, призывающие население к саботажу и открытому выступлению против Советской власти. Участились нападения из-за угла на ответственных партийных и советских работников, к счастью, без тяжелых последствий. Но и преступников не удавалось задержать — они орудовали по ночам, ловко скрывались в кромешной тьме.

В этот критический для края момент, когда необходимы были чрезвычайные меры, вызванные чрезвычайными обстоятельствами, левые эсеры, как обычно, яростно отвергали все предложения большевиков.

В зале заседаний Белого дома было душно, накурено. Цируль с Пригодинским сидели рядом, с возмущением слушали разглагольствования члена президиума ТуркЦИКа Успенского. Врач по профессии, Успенский явно «работал» под Чехова: чеховская бородка, чеховское пенсне... На пенсне, однако, сходство с великим писателем и заканчивалось. Толстые щеки, бараний взгляд, хриплый базарный голос. Судорожная, «керенская» жестикуляция.

— Никаких чрезвычайных мер! — надрывался Успенский. — Всеобщее военное обучение приведет к милитаризации народа, опасной для нашего правительства, породит новые бандитские шайки!..

— Вот негодяй! — возмутился Цируль.

— Хамелеон, — молвил Пригодинский.

— Почему — хамелеон?

— Я же, Фриц Янович, местный старожил, этого крикуна как облупленного знаю. Лет пятнадцать тому назад был сей эскулапишко ярым черносотенцем и даже, как рассказывали, состоял в погромном союзе «Михаила Архангела». После революции пятого года перелицевался в конституционного демократа, а в декабре прошлого года объявился левым эсером. И, как видите, преуспел, пролез в президиум ТуркЦИКа.

Тем временем на трибуне объявился комиссар по делам национальностей, тоже «левэс», Ашур Алиев, импозантный брюнет с ухватками провинциального куафера[8]. Он поддержал своего коллегу Успенского, ратовавшего против всевобуча, и затем обрушился на руководство Управления охраны.

— В городе царят анархия и произвол! — бросил он в зал, трагически воздевая руки. — Цируль и его сподвижники явно не справляются со своими обязанностями. У меня... Понимаете, у ме-ня-а-а!.. Вчера на Соборной сорвали с головы панаму из манильской соломки!.. Конец света!.. Я, Ашур Алиев, говорю подобно великому Архимеду: «Дайте нам, левым эсерам, Управление охраны города — и мы перевернем вверх тормашками весь уголовный мир!»

Это было до того неожиданно и смешно, что расхохотались не только большевики, но и коллеги Алиева по партии.

Наконец объявили перерыв. Цируль с Пригодинским вышли в сад, спускавшийся к Анхору. На набережной Колузаев что-то растолковывал своим собратьям по левоэсеровскому ЦК, страстно жестикулируя. Чуть поодаль собрались большевики. Говорил Кобозев, изредка бросая иронические взгляды на левоэсеровскую компанию.

Из-за древнего могучего карагача с корой, похожей на слоновью кожу, вдруг вышел Осипов — молодой, щеголеватый, с энергичным взглядом, звякающий шпорами.

— А-а-а! — воскликнул он, завидев Цируля и Пригодинского. — Знаменитые сыщики!.. Что носы повесили на квинту? Не обращайте внимания на эсерьё задрипанное. Собака лает — ветер носит. После перерыва буду я выступать. Увидите, как я их, эсериков, разнесу!.. Только пух и перья полетят!

Цируль недолюбливал военкома. Сам по натуре человек сдержанный, хладнокровный, редко, очень редко взрывающийся, он вообще не любил экзальтированных субъектов. А Осипов еще был и позер, краснобай. Но все же он был товарищем по партии. Человек подошел, поддержал морально. Теперь вот и выступать собирается. Нельзя просто так пройти.

— Поработали бы эсеры в охране хоть с недельку — взвыли бы, — хмуро произнес Фриц Янович.

— Да они бы на другой день разбежались! — воскликнул Осипов и оглушительно, «по-ноздревски» расхохотался. — Им бы бандиты показали кузькину мать!.. Не кручинься, товарищ Цируль. Ты старый большевик, человек, проверенный в горниле революционной борьбы. Тебя мы в обиду не дадим!.. Да... — военком вдруг запнулся, поправил плечевые ремни-портупеи и произнес уже тихо: — Читал твой документ об опасном преступнике... Который сыщика убил и деньги Ариф-Ходжи прикарманил. Ловко обрисовал его внешность. Даже родинку на щеке упомянул. Здорово!.. Ищем мерзавца днем и ночью. Обязательно, всенепременно сцапаю. Лично, вот из этого маузера, — Осипов хлопнул по полированной кобуре ладонью, — лично расстреляю негодяя.

— А вот расстреливать-то и не надо, — вскинулся на военкома Цируль. — Он нам пригодится.

— Пригодится?.. Эта шваль?! — Осипов изобразил на лице величайшее изумление. — Зачем вам эта падла? Хотите подсадить к уголовникам?.. Пустой номер. Все убийцы трусы.

— И все же, коли попадется, не стреляй его, военком. Иначе ответишь по всей строгости.

— Понятно, — Осипов почесал подбородок. — Значит, за ним не только уголовка, но и политика водится? — он бросил испытующий взгляд на начальника охраны.

Опытный конспиратор не стал вдаваться в объяснения. Ответил коротко: существует революционная законность. Преступники без суда и следствия расстреливаются лишь на месте преступления. А коли задержан, его должны судить.

— Точно! — восхищенно воскликнул Осипов. — Надо соблюдать революционную законность, порожденную революционным правосознанием. Не за горами то время, когда у нас будут писаные законы... Хм... Интересно, как это угрозыск обнаружил типа с родинкой?.. Он ведь совершил убийство еще в пятнадцатом году!.. Кто-нибудь капнул?

— Нет... — уклонился от ответа Цируль. — Прикосновенность к одному чисто уголовному делу.

— На днях я лично