Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях - Егор Петрович Ковалевский

расстройство желудка. Говорили даже, что он в нынешнее лето (1850 г.) откажется от китайского престола. Он вытребовал из архива Обрядной Палаты дело об отречении от престола его прадеда Цянь-Луна, и из этого заключили, что оно понадобилось на случай учреждения по такому же поводу церемониала.

Глава IV

Поездка в Фей-чен. – Смотр артиллерии; стрельба в цель, число людей в артиллерии и состояние ее. – Войска в Китае. – Знаменитый мост через Хуан-хе и берега ее.

Смотр артиллерии обыкновенно бывает однажды в год; на этот раз он был назначен 7 октября. Недели за две до смотра, свалили все пушки, пушчонки, фалконеты и разного рода старые пищали, на наемные повозки и торжественно повезли к Хун-цзи-шену, известному более под именем Фей-чена, то есть заштатного города, и отстоящему ли за 30 от стен Пекина, ли за 40 от нашего подворья. Тут, у Лу-гоу-цянь, знаменитого каменного моста через речку Хунь-хе[22], едва ли не лучшего во всем Китае, на обширной равнине раскинули лагерь, расставили пушки, что, как увидим, нелегко было сделать, и началась пальба. Мы отправились в Ху а н -цзи-шен накануне назначенного для смотра дня, боясь опоздать, потому что в Китае все дела начинаются спозаранку и никогда не кончаются; только, разве, дела подобного рода, как смотр артиллерии, оканчиваются очень скоро; дела же более важные, как, например, назначение, какое носить платье в известное время года, требуют гораздо более времени для обсуждения.

Мы выехали из так называемого южного или купеческого города Цянь-Мыньскими Воротами, где опять не обошлось без остановки. Половина ворот была заперта, потому что в ней все еще поправляли оборвавшуюся пластинку, и толпы народа, в течение дня не могли протиснуться в оставленный для него проход; и прежде тут была давка, а теперь ворота были совершенно запружены народом; к счастью, мы узнали издали одного китайского полицейского служителя; мы кинули ему связку чохов – и плеть загудела в воздухе: толпы раздались и мы проехали. Цянь-Мыньскими Воротами оканчивается купеческий город; но только эти ворота, оставшиеся позади нас и показывали, что мы очутились за городом. Дома, люди, крик, шум, разносчики, собаки, свиньи, словом, здесь все то же, что и в городе; а как стены и ворота сплошь да рядом, особенно ворота, стоявшие совсем в стороне, ни к чему не ведущие и Бог знает зачем торчащие, и Бог знает зачем иные называющиеся триумфальными, хотя самое слово триумф должно бы быть забыто нынешними китайцами, то надо хорошо знать местность, чтобы безошибочно определить, где город, где форштадт.

От города до самого Хун-цзи-шена идет мостовая, из огромных каменных плит, скрепленных железными скобками, подобные той, что мы видели на пути из Кингана в Пекин. Дорога построена еще при миньской династии. Теперь она избита, изрыта ямами, где не достает целой плиты, где торчит другая, приподнятая. Чтоб избавиться пытки проезжать по ней в китайской одноколке, а эта одноколка, в которой сидишь в положении ребенка, находящегося во чреве матери, сама по себе составляет орудие страшной пытки, и чтоб сохранить невредимыми хотя часть своих костей, мы ехали проселками, через поля и огороды, уже снятые. Огибая кладбища, уклоняясь от развалин, живописно разбросанных повсюду, от кумирен, утопающих в зелени ив и кипарисов, мы оставили вправо триумфальные ворота, неизвестно для чего построенные, и уж у самого Ху н -цзи-шена взъехали на мостовую. На этой мостовой толкали и трясли нас около часа, и, наконец, выпустили порасправить сколько-нибудь измятые кости на знаменитом Лу-гау-Цяоском Мосту. Хуан-цзи-шен, большое местечко, на некоторых картах назначен под именем Фей-чен, как мы заметили, значит собственно заштатный город, а не название местечка. Несмотря на множество трактиров, мы не могли найти в них места – так все наполнилось военными чинами, по случаю предстоявшего смотра; а потому мы должны были переехать мост и, обогнув лагерь, потолкаться в своем ящике еще ли четыре до деревни Чин-син-дян. Здесь первая почтовая станция от Пекина по дороге на юго-запад и в Кантон.

От деревни Чин-син-дянь до лагеря версты три расстояния. Боясь опоздать, мы поднялись с полуночи, тем более, что раздававшиеся ночью выстрелы то и дело тревожили нас опасениями, что смотр начался. Уж зачем китайцы стреляют по ночам – не знаю; вероятно, для собственного удовольствия.

Мы приехали в лагерь за час до рассвета; народ только что начал подыматься; огоньки мелькали сквозь полотно палаток; явились разносчики пирогов и блинов; в предутренней темноте только и маячил на горизонте целый лес знамен. Наконец, мы дождались рассвета. Обнаженная равнина была покрыта небольшими палатками о двух скатах; впереди возвышались пять-шесть киосков из синего холста с открытой передней полой. Перед ними красовался ряд орудий различного калибра, медных и чугунных; у каждого орудия развевалось богатое, шитое шелками знамя; орудий было до двухсот, но что за орудия!

Надо знать, в чем состоит этот главный смотр артиллерии, который, как мы сказали, бывает раз в год, и на который богдыхан посылает приближеннейших к себе и надежнейших генералов, так как, по старости лет, он не может сам присутствовать при этих смотрах. Привезенные на поле пушки увязываются веревками; иные, просто, к брусьям, положенным плашмя, иные к лафетам, если только можно назвать лафетами эти уродливые одноколки, которых колеса врываются до половины в рыхлую землю, чтоб отбой не был очень силен; потом начинается пальба, продолжающаяся в течение нескольких дней с той целью, чтоб пригнать орудия против установленных в нескольких саженях мишенях; все это делают без диоптра, на глаз, подбивая клинья спереди, или осаживая орудие сзади, притягивая веревкой вправо, или ослабляя влево. Само собой разумеется, что подобные связи не могут удержать орудие на месте и при всяком выстреле оно скачет и рвется, разрушая путы, которыми связало его остроумие китайских артиллеристов. Наконец, после многих опытов, наводят орудия, увязывают их окончательно, заряжают и ждут смотра. Тут уж, в присутствии целого ученого комитета, выстреливают по разу из каждого орудия в цель.

Тихо было в лагере. При орудиях не было ни часовых, ни прислуги; они стояли под охраной своих знамен. Солдаты – кто сидел беспечно в палатке, покуривая маленькую трубку, а кто завтракал, ведя беседу с продавцами съедомого; иной чинил свой старый халат, который он наденет завтра; а о предстоящем смотре, кажется, никто и не думал. Только скрип телег, запряженных в пять и шесть скотин различного рода (ослов, мулов, лошадей), телег, захваченных, может быть, где-нибудь на базаре и притащенных сюда, возвещал о том, что скоро уберут с поля смертоносные орудия. Наконец, из