Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

Лишь в порядке исключения женщина и мужчина меняются в этом местами, и такие исключения редко приводят к счастливой любви – к любви взаимной.

Прекрасная иллюстрация Дорэ к приведенному месту из Дантова «Ада», в котором повествуется о любви Паоло и Франчески, показывает нам вечные адовы муки, к которым они приговорены в наказание за любовь (илл. 50).

И все же, как ни печальны обе повести и как ни велико несчастье, постигшее любовь Паоло и Франчески, Ромео и Джульетты, любовь эта не может не почитаться вместе и за великое счастье, ведь в обоих случаях мы имеем дело с взаимным и глубоким чувством и в обоих случаях смерть (а в первом случае – и вечные муки) не разлучила влюбленных. И кто может усомниться в том, что и Паоло и Франческа, и Ромео и Джульетта продолжали бы любить друг друга даже и зная наверняка о печальном конце, их ожидающем? Можно не сомневаться в том, что они любили бы друг друга еще крепче, если бы это только было возможно… И в памяти людей не этот насильственный и гибельный конец, но эта пламенная любовь живет и разгорается все с новой силой в каждом новом поколении влюбленных. Не эту ли мысль стремился воплотить в своей великолепной скульптурной группе «Ромео и Джульетта» (1905 г.) Роден (Ленинградский Эрмитаж). Всепоглощающая страсть буквальным образом слила в одно неразличимое целое две души и два тела (илл. 51). Мы не видим их лиц, ибо они любят друг друга до самозабвения, каждый живет в другом и не имеет уже собственного лица. Любовь снивелировала все их индивидуальные особенности, с тем, чтобы они – Любящий и Любимая – во все века остались неразлучными, являли собой не два лица, а одно, кстати, общечеловеческое лицо, именуемое «Любовью». Ромео и Джульетта бессмертны. Бессмертие же по самой природе имеет всеобщий характер. Только всеобщее бессмертно, личное же, по необходимости, ограничено и преходяще, и только совесть в тебе – начало бессмертия, ведь оно приобщает тебя к всеобщей совести человечества! Не приходится доказывать, что только такая любовь согласуется с совестью и из совести проистекает. И в этом залог ее бессмертия. Но желая быть верным исторической правде, я воспроизвожу также и сцену смерти Джульетты, – хотя в принципе она бессмертна, – как она рисовалась воображению постановщиков спектакля «Ромео и Джульетта» в театре Олд-Вик в Лондоне в 1929 г. Ромео – Джон Гилгуд, Джульетта – Адель Диксон. (Фото воспроизведено в приложении «Иллюстрации» // Шекспир У. Полн. собр. соч.: В 8 т. М.: Искусство, 1960. Т. 8). Мы видим, что и мучительная смерть не смогла обезобразить чистое и прекрасное, дышащее благородством лицо девушки. Эта сцена смерти от любви потрясает сердца и будет потрясать их, доколе живо будет человечество (илл. 52).

Любовь Ромео и Джульетты на самом деле бессмертна, как бессмертна и любовь Паоло и Франчески, как бессмертна любовь многих и многих других «Его» и «Ее», как вечна и бессмертна, – доколе не прейдет род людской, – сама любовь. Ведь она олицетворяет собою саму весну в жизни человека, в жизни каждого отдельного человека – Вечную весну, как она предстает перед нами в изображении того же Родена в мраморной скульптурной группе, тоже хранящейся в Ленинграде, в Эрмитаже, и так и называющейся «Вечная весна» (после 1884 г.). Два очень юных обнаженных существа, озаренные солнцем, обнялись в нежном и страстном поцелуе. В этом поцелуе сосредоточилась для них вся жизнь, вся природа. Лучше сказать: для них – двоих – в этот момент нет решительно ничего: ни солнца, ни неба, ни земли, на которой они стоят, ни растений, ни птиц, решительно никого и ничего, кроме этого поцелуя, которому не предвидится конца (илл. 53). Такова эта любовь юных – она поистине безгранична, такова весна нашей жизни, она поистине вечна. Любовь с самой глубокой древности, во всяком случае уже в античности, отождествлялась с весной, что явствует хотя бы из того, что древнеримская богиня Венера, первоначально выступавшая в роли богини весны, с проникновением греческих культов стала отождествляться, как уже говорилось, с Афродитой, греческой богиней любви.

Даже боги не в состоянии воспрепятствовать любви: как ни старалась Венера помешать любви Амура и Психеи (пошла молва среди людей, что девушка эта превзошла красотой самоё богиню), к каким только ухищрениям и козням она с этой целью ни прибегала, любовь оказалась сильнее ее (сильнее богини любви!), как об этом свидетельствует бессмертный автор «Золотого осла». И это несмотря на то, что Психея из-за своего извечного женского любопытства (впрочем, на сей раз вполне оправданного) сама подала повод для Венериных козней. Художник Б. Дехтерев иллюстрирует как раз тот момент, когда Психея, нарушив прямой запрет Амура, отважилась лицезреть его (она не должна была его видеть – бога), – в то время, когда он был объят сном. (илл. 54) Этот момент изображен и скульптором Бароцци в мраморной группе (середина прошлого века), установленной на площадке Халтуринской лестницы в Эрмитаже (илл. 55). И Дехтерев живописными средствами и Бароцци – средствами ваяния изобразили Психею наклонившейся со светильником в руках над спящим богом, и разглядывающую его; она ни разу еще не видела своего супруга. Горячая капля масла, неосторожно уроненная ею и больно его обжегшая, выдала ее. Амур немедленно улетел, попеняв ей, а Венера в виде наказания за ослушание божественной воли обрушила на нее все искусы, из которых она, не без помощи Амура, неизменно выходила победительницей.

Генрих Гейне посвятил этому сюжету стихотворение (приводим в переводе А. В. Кочеткова):

ПсихеяВ пальчиках – светильник малый,В сердце – пламенник большой, —Пробирается ПсихеяК другу спящему в покой.В жар и в дрожь ее бросает, —Всех живых прекрасней он.Бог любви, разоблаченный,Убегает, пробужден.Восемнадцати столетийКазнь бедняжке суждена.Грех великий: обнаженнымБога видела она!(Гейне Г. Избр. произведения: В 2 т. М.: ГИХЛ, 1956. Т. 1. С. 228.)

Впрочем, сила любви Психеи к Амуру тронула сердце Юпитера и он даровал Психее бессмертие и навсегда соединил ее с Амуром.

Вообще тема Амура и Психеи вдохновила многих и многих поэтов, живописцев, скульпторов, вероятно и композиторов. И в этом нет ничего удивительного. Ведь древняя сказка о необыкновенной любви Амура и Психеи и выпавших на их долю испытаниях составляет, по единодушному мнению, жемчужину знаменитого романа Апулея, которым зачитывался, по его собственному признанию, лицеист Пушкин и которым «столько столетий подряд восхищается поколение за поколением», – как хорошо об этом пишет автор вступительной статьи к роману (Маркиш С. Апулей // Апулей. Золотой осел: Метаморфозы в одиннадцати книгах. [M.]: ГИХЛ, 1956. С. 18). Этой же