Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

романтическую любовь – из жизни человека. Ведь даже в животном мире мы наблюдаем нечто подобное: никогда самка не проявляла инициативы в половой сфере, как бы самец выгодно ни отличался от нее своей красотой (пышная грива у льва, яркое оперение у птиц и т. д.). Она только уступает домогательствам самца. Можно думать, что нарушение этого правила (у животных – закона), буде если бы оно стало массовым, повело бы к прогрессирующему падению рождаемости, к каковому падению неизбежно приводят беспорядочные половые сношения. Но если даже в животном мире царит это правило (закон), хотя красота находится на стороне самцов (а не самок), то насколько больше оно должно господствовать (занимать господствующее положение) в человеческом мире, где красота, напротив, – на стороне женщины? Тем самым природа сама как бы предуказала, что не прекрасному полу надлежит проявлять инициативу в делах любви.

Читатель, конечно, заметил, что когда речь шла о животных, мы говорили о законе, когда же речь шла о людях, – то о правиле. В животном царстве действует половой инстинкт, не знающий изъятий. В человеческом же мире – любовь, т. е. относительная свобода от всевластности инстинкта. Поэтому подсказанное естественной природой действует в общественной природе человека лишь как правило, допускающее исключения, а не как закон, таких исключений не терпящий вовсе. Остается в силе сказанное нами ранее о самоосвобождении человека по мере развития общественно-исторического процесса, т. е. по мере все большего самоутверждения им в своем специфически человеческом качестве, от безраздельной власти инстинкта.

Итак, как правило, юноша влюбляется первым, и нам надлежало разобраться прежде всего в его чувствах, чтобы разобраться в тех ответных чувствах, какие они возбуждают в девушке – во всех случаях: и в случае наличия и в случае отсутствия взаимности (последнее – вследствие того, что она любит другого), – а, в особенности, разумеется, в счастливом случае взаимной любви.

Во всех случаях любовь преображает, – и не только нравственно, духовно, но и физически и душевно. Влюбленные как бы по мановению волшебной палочки вырастают на глазах, и не только в своих собственных, но и в глазах окружающих, и не только преображаются душевно, ибо меняется к лучшему вся их психология: он мужает, она становится поразительно женственной. Любовь делает влюбленных и физически красивыми – неизмеримо красивее, чем до того, как их коснулось крыло этого чудотворящего чувства. Никогда в целой жизни человек не бывает так возвышенно прекрасен – прекрасен духовно, прекрасен душевно, прекрасен физически, как именно тогда, когда всеми его чувствами, всеми помыслами, всем существом его владеет прекраснейшее из чувств, именуемое Любовью.

В любви всё прекрасно. И радости и страдания в любви одинаково возвышают нашу душу. Робость любящего и стыдливость любимой, молчаливый разговор между влюбленными, стесненность дыхания в присутствии любимого существа или даже при одной мысли о нем в его отсутствии, смущение от любви и гордость за нее, задыхающийся голос при случайной встрече (а каждая встреча кажется случайной и неожиданной, при всем ожидании ее, даже при назначенном свидании, до того она представляется незаслуженным даром!), нервная дрожь и учащенное сердцебиение от «случайного» прикосновения и таинство такого прикосновения (скрытая в нем волшебная сила), наконец, первое признание (а это еще только начало!..), – всё в любви одинаково значительно (да еще как!), одинаково пленительно, одинаково полно очарования, очарования, которого не выразить словами.

И тем не менее, это чудо прикосновения сумел описать и выразить словами известный английский писатель Ричард Олдингтон в романе «Все люди – враги» (1933 г. Пер. на рус. яз. О. А. Ефимовской – 1959 г.). В этом романе много чудесных страниц, но самыми прекрасными в нем я считаю страницы, посвященные этому «чуду прикосновения», испытанному на себе героем романа еще на исходе отроческих лет. Само слово «чудо прикосновения» (или, как я выразился, таинство прикосновения) заимствовано мною из этого романа. Я позволю себе воспроизвести здесь – в главе о любви – эти страницы, сократив их лишь по возможности за счет тех мест, без которых повествование не потеряло бы в своей выразительности.

«Это было во время летних каникул, когда его двоюродная сестра, Эвелина, приехала погостить на две недели. С тех пор, как Тони помнил себя, он помнил Эвелину, которая время от времени приезжала к ним, сначала девочкой в коротеньких платьицах, с длинными черными косами, потом в платьях ниже колен и с косами, уже необыкновенно аккуратно уложенными на голове. <…>

Быстрый расцвет юности подобен восхождению на высокую крутую гору, когда пейзаж кругом меняется чуть ли не на каждом шагу. Тони с трудом узнал прежнюю Эвелину в новой Эвелине… Эвелина переодевалась к обеду, оставалась сидеть вечером, после того как Тони уходил спать, и, по-видимому, окончательно перешла во враждебный лагерь взрослых. <…>

На следующее утро после приезда Эвелины Тони по привычке проснулся очень рано. <…> Он как-то сразу проснулся, вскочил и без всякого обдуманного намерения, без всякого умысла, следуя лишь инстинктивному порыву, направился в комнату Эвелины. Все чувства его были сильно напряжены, и он слегка дрожал от волнения. Он не задавал себе вопроса, почему он так странно поступает и что его ждет. Он двигался, точно повинуясь какой-то посторонней силе, даже не отдавая себе отчета в собственных побуждениях – минуту тому назад он еще спал, а сейчас уже открывал свою дверь. <…>

Он, не задумываясь, открыл дверь в комнату Эвелины, все с тем же странным, похожим на галлюцинацию, ощущением, что он подчиняется какой-то посторонней силе, и все еще не сознавая, зачем он пришел. <…> Когда он открывал дверь, занавеска на окне слегка приподнялась от сквозняка, и он увидел спящую Эвелину, которая лежала на боку спиной к нему, и ее длинная черная коса выделялась на белой простыне. <…> Быстро и бесшумно Тони скользнул в постель рядом с ней. Он почувствовал, как она вздрогнула и наполовину повернулась, когда он дотронулся до нее рукой, но он поспешно шепнул:

– Это только я, Тони. Можно мне побыть немного?

Эвелина ничего не ответила и не пошевелилась: она спала или делала вид, что спит. Тони едва осмеливался дышать, хотя сердце его колотилось, и в течение какого-то времени, показавшегося ему сверкающей вечностью, он лежал совершенно неподвижно. В его закрытых глазах стоял какой-то золотистый полумрак, а все тело словно превратилось в одно живое ощущение, чистое и зыбкое, как свет. Как долго продолжалось это состояние, он не знал. Это была вечность, – но она промелькнула, как мгновение. Не двигаясь, не открывая глаз, Эвелина шепнула:

– Тебе пора уходить, милый. Скоро придут меня будить.

Он встал без колебаний и протеста, поправил ее постель и