Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф

некоторой настороженностью, а потом добродушно и оптимистично заявил:

– Ничего серьезного, сир, вам нужно просто сделать операцию, которая празднуется первого января[31].

Людовик XVI даже подпрыгнул:

– Но я же не еврей!

– Ваше величество не сообщил мне ничего нового, но правда такова, что мы имеем дело с загадкой природы: Александру Македонскому пришлось мечом разрубить гордиев узел… Ваше величество же может порадоваться тому, что в вашем случае медицина ограничится скальпелем.

– Легко вам говорить, Луи. Сразу видно, что вы не на моем месте. А нет другого способа мне помочь?

– Ни единого, сир.

– Естественно! Вы, хирурги, только и думаете о том, чтобы резать и потрошить… А если я не решусь?

Врач развел руками и открыл королю мрачное будущее:

– У королевы не будет детей, что может повлечь за собой серьезные беспорядки. Вы сами, сир, не будете защищены от неудобств этого аномального целомудрия. Осмелюсь также напомнить вам о том, что станет с троном ваших предков и как будет рад монсеньор граф д’Артуа…

– Ладно… – согласился Людовик XVI. – Скажите, Луи, эта операция болезненная?

– Как щелчок, сир. Не успеете вы до половины прочитать «Ave»[32], и дело будет сделано…

Король недолго подумал; в нем шла жестокая борьба между страхом боли и долгом государя.

– Ладно, пусть будет так! – произнес он наконец. – Господин Луи, будьте наготове завтра, в семь часов утра. Я отдам себя в ваши руки…

На следующее утро, ровно в назначенный час, король вошел в кабинет, где его дожидались хирург и его ассистент. Но едва он ступил за порог, как отпрянул назад и непроизвольно прикрыл рукой ту часть своего тела, угрозу которой чувствовал.

На столе были разложены зловеще поблескивавшие варварские инструменты.

Людовик XVI неуверенно протянул палец к хирургическому снаряжению:

– И… всем этим вы будете пользоваться, господин Луи?

– Почти, сир.

Монарх побледнел:

– А как вы называете эти маленькие острые предметы?

– Скальпели.

– А эти?

– Щипцы и крючки.

– Брр… – произнес он, содрогнувшись. – Спрячьте все это, господин Луи, спешки нет.

Он подошел к окну, распахнул его и крикнул во двор:

– Эй! Моих лошадей! Я еду на охоту.

Изумленный хирург молитвенно сложил руки:

– Ваше величество! Умоляю вас подумать о будущем династии.

– Мы еще вернемся к этому разговору, господин Луи, – весело сказал король. – Королева подождет еще немного. Ну, прощайте! Стоит великолепная погода, приятно будет добыть дичь; я чувствую, что сегодня способен завалить не меньше трех кабанов.

И ушел.

Едва он покинул комнату, как ассистент хирурга печально покачал головой.

– Бедная королева! – сказал он. – Такая привлекательная женщина!.. Думаю, будь я на месте короля, все бы отдал…

– Потише, дружок, – остановил его господин Луи с добродушной улыбкой, – эка вы разбежались! Надеюсь, ему-то вы оставите хоть что-то?

Глава VII. Где скачут блохи и слетают министры

– Ах, Безенваль, как она опаздывает!

– Наберитесь терпения, мадам, – ответил барон, – она должна прийти с минуты на минуту.

– Если бы вы знали, мой друг, как медленно тянется время, когда я вдали от нее! Вы ведь хорошо ее знаете; не правда ли, она очаровательная женщина?

Безенваль кивнул головой, которую жесткие седые волосы увенчивали серебристым ореолом.

– Ваше сердце не обмануло вас, – сказал он, – никто не достоин вашей привязанности больше, чем госпожа де Полиньяк.

В глазах Марии-Антуанетты сверкнул веселый огонек. Высокий, со стройными ногами, представительный и элегантный в своем мундире швейцарской гвардии, барон де Безенваль, бесцеремонно сунув руки в карманы, грелся, стоя спиной к камину. Напротив него сидела в кресле королева, в чепце и в наброшенной на плече шали из индийского муслина.

Заканчивалась зима. Они были одни в маленьком будуаре, в который во время пребывания в Версале Мария-Антуанетта любила уходить после ужина. У королевы выдался неудачный день, она устала и время от времени промокала батистовым платочком припухшие красные глаза.

– Мадам, – спросил Безенваль, – что с вами? Похоже, вам нездоровится.

– Я вам сейчас все расскажу, мой друг… Ах, я думала, что быть королевой намного проще.

Она обвела рукой будуар, замок, окутанный туманом парк.

– Все это давит на меня, – сказала она. – Порой я чувствую себя здесь несчастной, как узник в тюремной камере… Послушайте, Безенваль, когда несколько месяцев назад Месье и Мадам отправились инкогнито в Савойю, я плакала… Я бы хотела, как и они, убежать далеко отсюда и несколько недель дышать другим воздухом, посещать новые страны, разговаривать с людьми, которые не станут просить у меня милости. Но мне суждено до конца моих дней торчать или здесь, или в Фонтенбло, или в каком-нибудь еще дворце, я буду видеть одни лишь позолоченные стены, сады, в которых мучили природу, и лицемерие, маскирующее зависть и злобу.

Удивленный такими речами, Безенваль внимательно посмотрел на королеву.

– Что за меланхолия, мадам! – заговорил он строгим тоном дедушки, отчитывающего внучку. – С чего вдруг эта ерунда пришла вам в голову? Берите из этого королевства только хорошее, а прочее выбросьте. Например, вы обязаны в определенный день устраивать приемы для целой армии злых людей, исполнять всякие глупые обязанности. Освободитесь от этих стеснений, научитесь навязывать свою волю и живите для себя и ваших друзей! Этикет? Обычаи? Выкиньте все это на свалку… Вы хотите путешествовать? Отлично! Следующим летом придумайте повод съездить на воды, мы отправимся впятером или вшестером, и я отвезу вас в Швейцарию. Вы увидите прекрасные горы моей родины, снег, темные сосны и долины, в которых…

– Остановите его, Антуанетта, не то он целый час будет воспевать нам швейцарских коров…

Едва лишь с порога прозвучал мелодичный голос госпожи де Полиньяк, как Мария-Антуанетта, мигом изменившись в лице, бросилась навстречу своей подруге:

– Габриэль, ну наконец-то!

Фаворитка неспешно подошла, свежая и розовая; из-под волос, специально зачесанных на лоб, ласково смотрели блестящие глаза. На ней было светло-коричневое платье-полонез, поднятые передние полы которого открывали нижнее платье небесно-голубого цвета, а очень тесные рукава были покрыты тонкой золотой сеткой.

Королева суетилась вокруг подруги с предупредительностью любовника, встречающего свою давно ожидаемую пассию.

– Злюка, вы заставили меня ждать, – пожаловалась она, – и заслуживаете того, чтобы я вас разлюбила… Проходите, садитесь поближе к огню… О! какое прекрасное на вас платье и какого миленького цвета!

Госпожа де Полиньяк отступила на несколько шагов, чтобы Мария-Антуанетта могла полюбоваться ее полонезом:

– Новый модный цвет. Цвет бедра блохи…

Внезапно лицо королевы исказилось.

– Ах, Габриэль, не напоминайте мне про эту тварь.

– Неужели они поселились в вашей постели, мадам? – с невозмутимым видом осведомился Безенваль.

– Они у меня… в печени сидят! – ответила Мария-Антуанетта дрожащим от гнева голосом.

Удивленная фаворитка поджала губы:

– Не