Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк

же наклона головы — от своего лесничего, и снова обернулся к Солу. — Мистер Бергамини, идемте со мной.

Сол чувствовал на себе взгляды двух молодых дам, но понимал, что не стоит смотреть им в лицо. Особенно той, которую он встретил тогда в лесу. Опасной.

— Итак, — тихо произнесла она, когда Сол проходил мимо, — le bandit a trouve une cachette.

Этот французский было несложно понять даже сицилийцу, уроки которого состояли в разгрузке багажа парижан да в прислуживании на пикниках во Флоренции.

Бандит нашел убежище.

Он безотчетно обернулся. И увидел, что она смотрит на него.

Судя по тому, что он услышал в поезде, одна из этих женщин была дочерью Мориса Бартелеми. И теперь, в ослепляющем озарении, он понял, что это должна быть она.

Сол трусцой пустился вдогонку за Джорджем Вандербильтом и хромающей кобылой.

Помоги ему бог.

Дочь Мориса Бартелеми.

Глава 17

Керри поднялась до рассвета и уже ворошила сено в курятнике в поисках яиц. Гонерилья и Регана клевали ей руки. Король Лир копошился рядом, даже не пытаясь топорщить перья. Корделия жалась в углу, опустив голову.

— Эй, Корди, — обратилась к ней Керри. — Не вздумай заболеть. Мне нужно кормить троих. А если ты заболеешь, счет не сойдется.

Шорох в дверях.

— Что не сойдет, Кер?

Там стоял зевающий Джарси с торчащими рыжими волосами.

— Не сойдется. — Держа яйцо в левой руке, Керри повернулась от полки с гнездами и провела правой по торчащим прядям. — Я бы их пригладила, но вы с Королем Лиром так похожи, что, думаю, я просто оставлю вас тут петушиться сколько влезет.

— Папа там стонет, Талли поставила кипятить воду и заваривает шиповник, что ты собрала. Но он говорит, что не выпьет ни глотка, даже чтоб не болело. Говорит, не заслужил.

Потому что действительно не заслужил.

Но Керри оставила эту мысль, горькую, как корень имбиря, такой же, как и большинство ее мыслей, — невысказанной. Чтобы отыскать что-нибудь подобрее.

— Я пойду взгляну. А ты посмотри, может, там что-то еще осталось среди камыша…

— Оладушки? — просиял Джарси.

Керри поцеловала его во взлохмаченную макушку.

— Ну, для камышовой пыльцы, которую ты так любишь, сейчас не сезон, но вы с Талли как следует растопите угли, и я тогда успею развести тесто и запечь с ним несколько камышин, пока не уйду.

Заходя в хижину, Керри перешагнула через коробку, пришедшую вчера из Нью-Йорка, и оглядела ее. Записка от мисс Хопсон. Она набрала близнецам книг и учебников на небольшую библиотеку.

Талли чуть не умерла от радости. И тут же уселась прямо на полу со сборником рассказов Макгаффи.

Джарси же только пробурчал себе под нос:

— Столько ума сразу, да от этого кто хочешь может спятить.

Керри поджарила два яйца отцу, еще четыре близнецам на двоих, и на этом ее вчерашняя и сегодняшняя добыча из курятника исчерпалась. Девушка добавила на тарелки близнецам немного листьев одуванчика, которые вчера собрала Талли. Камыш она приготовит потом.

Не поднимая взгляда от вилки, она накормила отца завтраком. Ромео скулил из-под кровати, словно переживая за хозяина. Вытащив из кармана юбки две вчерашние лепешки, она сунула их гончей под кровать.

— Керри, — прохрипел отец.

Но она поднесла к его губам дымящуюся чашку.

— Это шиповник, женьшень и змеиный корень.

Он попытался еще что-то сказать, но не сумел.

— Полезно для печени, — сказала она, по-прежнему не встречаясь с ним взглядом. Ей хотелось добавить: для тех, кто своим пьянством сначала загоняет в могилу других, а потом и сам следует за ними.

Иногда, и сегодня был как раз такой день, она чувствовала, как от боли и горечи ее внутренности превращаются в нечто похожее на сосновые шишки и искры и могут вспыхнуть в любую секунду. Она поднялась.

— Спасибо. — Казалось, на это слово ушли все его силы.

Она повернулась.

Его глаза молили. Он приподнял пальцы левой руки, протягивая их к ней.

— На станции, — выдавил он. — Убийство. Расскажи.

Судя по тому, как Рема описывала его состояние, он сказал сейчас больше, чем за все предыдущие дни. И это было не только любопытство. Отчаянное, страстное и болезненное желание узнать больше, чем то, что успел рассказать ему Джарси.

Она снова услышала в своей голове слова репортера: Секрет, про который я говорю, стоил целую кучу жизней и горы денег… Но это никак не могло иметь отношения к ее больному, прикованному к постели отцу.

И все, что Керри могла вспомнить, была лишь ее мама, лежащая в этой же кровати, едва дыша. А этот человек, только моложе, с бутылкой в одной руке и скрипичным смычком в другой, ругается и пинает по хижине бадью для теста.

Керри прикрыла глаза.

— Там был репортер New York Times, он вел расследование.

— Еврей? — спросил отец, морщась.

Это был самый последний вопрос, которого она могла ожидать от него. Да видел ли Джонни МакГрегор в своей жизни хоть одного еврея, кроме Сола Липински, хозяина «Бон Марше»?

Она поправила ему пропотевшую подушку, пахнущую болезнью.

— Да, убитый был евреем. Никто не знает, кто и почему это сделал: потому ли, что он был репортер, расследующий какие-то тайны, или просто путешественник с толстым кошельком.

Глаза отца внезапно широко раскрылись.

— Тейт, — прохрипел он. Потом попытался подняться, и снова упал.

Поддерживая отца, чтобы его дыхание выровнялось, Керри опустилась на колени рядом с постелью.

— При чем тут Дирг?

— Не он, — мотнул отец головой.

Но его глаза закрылись, и тело обмякло. Какая мысль ни билась в его голове, как монетка в ярмарочном фонографе, она исчезла.

Керри, дрожа, подождала, чтобы убедиться, что это все.

Молчание.

— Близнецы пойдут со мной ко мне на работу. Если тебе что-то понадобится, они скоро вернутся.

Его следующее слово прозвучало, словно стон:

— Где? — А может, это и был стон — его или его старой гончей.

А может, он спрашивал, где она работает. И она знала, что не сможет произнести в ответ это слово Билтмор.

Какая ирония, подумала она, что в этот момент стыд испытываю я.

Керри пыталась сосредоточиться только на самой работе, а не на том, где она находилась, и не на том, как размер помещений Билтмора превращал людей в каких-то гномов. Кладовые, чуланы и бельевые комнаты в подвале соединялись целыми лабиринтами проходов для слуг, чьи торопливые шаги эхом отражались от каменных полов. Всего лишь коридор — и целый мир — отделял их от гостей, которые беззаботно толпились там, переходя от крокетной площадки к бассейну, а оттуда в комнаты для переодевания.

Рема ворвалась в