Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют… - Михаил Башкиров

– Не дается в руки, а? – добавил низенький.

– Да пошли вы к Чапе!

– Сыщик обиделся, – высокий отвесил пинок низенькому.

– Отвали, поганец, – низенький ответил агрессору.

Я с удовольствием наблюдал краткую потасовку.

– Так-то лучше.

И не встревая в партнерское выяснение отношений, я как можно быстрее направился к переходу на Пнево.

Глава 4 Непойманный мизер

Нет, определенно сегодня в Пнево был день неработающего мужика.

В тени яблонь лаборанты в прожженных кислотами халатах расписывали пульку.

На расстеленных газетах стояло не меньше дюжины еще не початого крепкого пива.

Столько же опустошенной стеклотары лежало у корней.

Вернувшись из научно-исследовательской каторги, ребятушки даже забыли переодеться.

Лаборанты смаковали вяленую рыбу и объявляли масти:

– Шесть пик!

– Семь треф!

– Пас!

– Ангидрид твою перекись!

– Вистую.

Я превратился в подслушивающее устройство – благо заядлым преферансистам было не до бдительности.

– Зря ты его выпустил.

– А кто же знал, что он так идиотски снесет!

– Коллеги, без нервов… Свежий анекдот…

– Опять скабрезный?

– Философский.

– Давай лучше фаллосный.

– Только без бороды.

– Ну заткнитесь, а?

– Лучшие умы человечества установили, что существует всего три вида любви: студенческая – когда есть чем, есть с кем, но негде…

– Точняк… Помню, на третьем курсе, зимой, в подъезде она сняла колготки…

– Не перебивай, пожалуйста.

– А ты сдавай.

– Второй вид – любовь импотентная: есть с кем, есть где, но нечем.

– Это про наш проклятый городочек… Помню, стянула она трусики до колен, а тут мужик ведет кобеля гулять – здоровущего, матерого, слюнявого – и не поверите: у меня стоит, у кобеля стоит, ну и у хозяина тоже…

– Хватит мечтать.

– Думаешь, это навсегда?

– На том свете пройдет.

Лаборанты заржали.

– Шесть червей.

– Ну, и какая там третья любовь?

– Философская – есть чем, есть с кем, есть где, но зачем.

– Семь бубен.

– А что кобель-то?

– Еле оттащили. Он моей девчонке так гениталии вылизал, что она семь раз кончила.

– Ну и трепач ты, Гена… Сняла… Стоит… Вылизал…

– Завидуешь?

И тут я влез с анекдотом.

– Добрый вечер!

– И вам того же.

– А вы слышали, как мужик, наклюкавшись, возвращается домой и стучит в дверь. А ему с той стороны жена: пошел вон, презренный алкоголик, импотент законченный! А мужик: если бы ты знала, чем я сейчас стучу!.. Жена открывает: ну входи, циник!

Лаборанты отреагировали на анекдот о недостижимом кайфе полуулыбками.

– Пиво будешь?

– Спасибо, предпочитаю водочку.

Я показал ребятушкам пузырь с «винтовой».

Лаборанты переключились на картишки.

– Вистую.

– Открывайся, Ген.

– А знаете загадку? – встрепенулся Васек. – Ни кола, ни двора!

– Импотент без квартиры, – буркнул Гена, так и недорасссказавший про инцидент с кобелем.

– По какой системе играете? – спросил я при уходе.

– «Импотентка». За каждый вист – по три яблока.

– Знал бы прикуп – не был бы импотентом!

Лаборанты сублимировались в азарте.

И тут Гена громко и задорно объявил мизер.

Я так никогда и не узнаю, был тот мизер пойманным или нет…

Глава 5 Муха раздора

Достойно и гордо я проносил сквозь лай, тяв и гав заветную бутылку и дежурную салями.

Вот здесь девчонки играли в невест Дьявола.

А тут бестелесный инвалид на костылях осчастливил жену мастера постирушек.

Вот у этой рабицы меня едва не растоптали яблоносцы.

В почти Гефсиманском саду по-прежнему белел парусами недостроенный сорокавосьмипушечный фрегат.

Из-за калитки робко выглянул предатель-малолетка.

Лучше бы натягивал фор-бом-брамсель с грот-стакселем.

Почему в Кронино – скука и тоска смертная, а в Пнево – бесшабашность и пофигизм?

Почему в Кронино детское присутствие незаметно, а в Пнево на каждом шагу – сопли, вопли, рев и плач?

Почему в Кронино собаки воспитанны и корректны, а в Пнево распущены донельзя?

Вопросов по садоградской этнографии у меня набралось на целую диссертацию, но тут я услышал Чапу.

Завидев меня, песик смолк.

Ублюдок запомнил сервелатное угощение и, дружелюбно повизгивая, наяривал коротким хвостом.

Вот ответ, достойный чучела.

За колбасу Чапа не только встретит, как полагается воспитанной шавке. Но еще и достойно проводит.

– Явился – не запылился!

Ксюха по-настоящему была удивлена и моим неожиданным приходом, и, разумеется, презентом.

– Ой как ты не вовремя, глупыш…

Ксюха не скулила, не виляла хвостом, не претендовала на халявную колбасу.

– Думал, муж на работе.

– Дудки. Приперся с утра еле тепленький.

Ксюха оглянулась.

– А ты что – полноценный или прикидываешься?

– Есть немного, – сказал я неопределенно и отдал Чапе салями.

– Нет, зачем пришел-то?

– Ксюша, а правда болтают, что Повар – ну, этот, который четверых изуродовал, рассвирепел из-за тебя?

– Брехня на постном масле!

– А тогда чего Повар на бедолаг взъелся и начал им лица уродовать?

– По разным причинам.

Ксюха сбавила голос.

– Вот знаешь, за что садовод пострадал?

– Не там яблони посадил?

– Я серьезно.

– Все, больше не перебиваю.

– Да я как сейчас помню, с чего у них свара началась. Это все из-за мухи.

– Которая летает? – я не сдержался. – Ж-ж-ж!

– Ползает!

– Ладно, не сердись.

Ксюха оглянулась и продолжила еще тише:

– Помню, выловил в борще этот урод-садовод муху.

– Ну, он тогда еще не был уродом.

– Был, еще каким, – если не снаружи, то внутри точно. Когда его баба преставилась – земля ей пухом, добрая была женщина, – у него совсем крыша поехала. Он же в нашей столовке кормился чуть ли не каждый день. И все – борщ, борщ, борщ…

Ксюха замолчала.

Наверное, вспоминала пункты обеденного меню.

– Давай про муху.

– Я и говорю… Обнаружил, урод, в борще муху. У нас такого сроду не было!.. Вызвал Повара и такой скандалище закатил – в общем, унизил человека невиноватого.

– Почему ты так считаешь?

– Муха была не столовская… Поверь мне на слово – таких мух я в жизни не видела… Не наша муха!

– А чья?

– Я-то откуда знаю? Может, сам принес… У них там в науке какой только гадости не держат!.. Впрочем, человека не вернешь. А этот урод-садовод – гуляет!

– А чего Повар на сук-то залез?

– В лесу, за мостом такое, блин, творится, такое… В пещере, говорят, чудище проживает.

Но Ксюхин рассказ о пещерных ужасах прервал визг Чапы.

– Ах ты, шалава дорожная!

Нарисовался муж.

– Ах ты, соска проклятая!

Из листвы на меня вдруг уставилась жуткая морда, когда-то изукрашенная кулинарным маньяком.

Я лихорадочно направил объектив фотоаппарата на чудовищные шрамы.

И стал припоминать список жертв Повара.

Это явно не старший садовод.

Голос другой, совсем не похожий…

И не сантехник.

Тот скончался на операционном столе.

Значит, Ксюхин муж или дантист, или продавец велосипедов.

Получается, ликеро-водочная продавщица-то говорила правду…

– Уймись, придурок!

– Захлестну!..

– А у меня что-то для тебя, милый, есть…

Ксюха показала мужу бутылку, и полупьяный гнев улетучился.

– Угостимся?

Ксюха сунула пузырь страшиле.

– Иди разливай.

Ксюха, обернувшись, приотстала.

– Беги, глупыш!

– Твой муж дантист?

– Раньше велосипедами торговал, а сейчас – грузчиком на складе. Чтобы народ не пугать.

– Его – тоже из-за мухи?

– Ну спала я с Поваром, спала!

И Ксюха убежала к спасительным ста граммам…

Глава 4 Синяя крыша

Еще скулил Чапа, жалуясь на хозяйскую грубость и скудность доцентского салями.

Еще я не перестал мысленно сравнивать двух уродов – старшего садовода и продавца велосипедов.

А навстречу мне двигался строитель фрегатов.

Разбирающийся в такелаже и постигший рангоутные премудрости хлюпик катил на велосипеде с рифлеными маунтинбайковыми шинами.

– Привет!

– Привет, коли не шутишь.

– Дылда сказал, ты ему неинтересен в данный момент.

– Опять донес, моделист-конструктор?

Я выдал строителю фрегатов крепкий шелбан.

Предатель мужественно перенес экзекуцию.

– Дылда приказал срочно вывести вас на бабу, которую недавно поимел какой-то нездешний красавец.

– Ну так выводи!

– Видите – синяя крыша…

Строитель фрегатов вытянул руку вдоль рабицы.

– За поворотом.

– Вижу.

– Так вот там проживает одна стерва. Обязательно зайдите к ней.

– Тоже из бывших…

Я осекся, вспомнив подростковые страдания о беременной Снегурочке.

– Стерва эта звонит на все Пнево, что ей вставил такой красавец, такой красавец…

В благодарность я отправил изображение раскаявшегося в Кремль.

– Слышь, пацан, мать-то как?

– Родила, сука. Кое-как, но родила.

– В честь кого назвали?

– Еще думают.