Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют… - Михаил Башкиров

– Это Самсонов…

– Не здесь, пожалуйста, – шепотом попросил я ласково, по-следовательски.

– Понял, не мэнээс.

Естественно, втиснутый в уборочный закуток мыслитель запнулся о пылесос, уронил швабру и опрокинул пустое ведро.

– Это Самсонов…

– Об этом расскажете позже.

– Понял, не мэнээс.

– В данный момент внутренние органы интересует непорочное зачатие.

– Туфта, – мыслитель прыснул дистиллированным смехом. – Лажа!

– Вы уверены?

– А сколько мне дадут за доносительство?

– Три шелбана, две баночки, один хук – выбирай.

– Понял, не мэнээс.

Мыслитель уронил последнюю швабру и рассыпал белый порошок.

С правоохранительной точки зрения это выглядело как арест поставщика дури.

А также развертывающаяся сцена нон-стоп смахивала на вербовку сексота.

Впрочем, с определенной стороны наше уединение тянуло на извращенное свидание: двое любителей, подсевших на стиральную бяку и нашатырный спирт, ловят глюки.

– Я стесняюсь… – промямлил не-мэнээс.

– Чего?

– Стесняюсь, извините, стучать.

– К этому быстро привыкаешь.

– Правда?

– И совесть после пяти-шести кляуз совсем не шевелится.

– Понял, не мэнээс.

– В общем: все, что знаешь про непорочное зачатие, – и как можно подробнее. А то вызову сюда Алексея Николаевича.

– Не надо.

– Правильно… Ты же хочешь дожить до члена-корреспондента?

– А кто не хочет?

– Тогда полный вперед.

С той стороны двери послышалась возня, и чей-то умный затылок или не менее умный лоб вынужденно пробарабанил о филенку.

Робкое эхо прошлось по швабрам, пылесосам и бутылкам с нашатырем.

Хорошо, мне достался совсем не агрессивный слюнтяй.

– Это Самсонов… – попытался громко прошептать новообращенный стукач.

– Давай про зачатие.

– Я больше чем уверен: это биополисты изобрели дистанционный партеногенез.

– А по-русски нельзя?

– Девственное размножение, как у пчелок.

– Это что, оплодотверение без порева?

– Вроде… Облучают женский контингент стимулирующими волнами, и яйцеклетка начинает развиваться в зародыш.

– И чем их партогенез лучше сперматозоидного проникновения?

– Партеногенез.

– Какая разница… Суть в чем?

– Они могут за энный промежуток времени осчастливить энное количество продуктивноспособных особей и вывести кривую рождаемости на максимум, а это, как известно, – желание правительства и лично президента.

– Исполнение госзаказа?

– Вроде.

– А мужикам что останется?

– Умом работать.

– Ага, уже наработали.

Я поднял швабру

– Снимай брюки.

– А больно не будет?

– Медицинский осмотр.

– А вы что, специалист по урологии?

Я не ответил, ожидая спуска академических трусов, исписанных в порыве вдохновения фломастерными крупными формулами.

Щуплые яйца болтались где полагается, а загнувшийся, давно не использованный по прямому назначению член являл удручающее зрелище.

– На скопца ты не тянешь.

– Это Самсонов…

– Можете настрочить анонимку на имя городского прокурора.

– Текст с полуторным интервалом принимают?

– Лучше вырежьте слова из газет.

– А из журнала «Вопросы органической химии» можно?

– Нет, вычислят… Лучше из карманного справочника огородника и садовода.

– Понял, не мэнээс.

– Теперь скажи, чем ваши мыслители объясняют всеобщую импотенцию.

– Плата за усиленную интеллектуальную деятельность. Открытия так просто не даются. Наука требует за каждую обретенную крупицу нового знания…

– Да ты штаны натяни, жертва науки.

Одеваясь, мыслитель разбил бутылку с нашатырным спиртом.

Кашляя и обливаясь слезами, я рванул в зал.

Глава 6 Неопытный подопытный

Нинель Осиповна пожурила меня за недостойное наивного подопытного исчезновение – неизвестно с кем, неизвестно куда, неизвестно зачем.

Мои сбивчивые оправдания насчет очереди к писсуарам и убедительный запах нашатыря вместо импортных духов умиротворительно подействовали на доцентшу.

Нинель Осиповна прошлась по упертости Скудаева Иммануила Феоктистовича и по его нездоровому консерватизму в области внедрения математических кривых в координаты случайных выборок с учетом погрешности.

Меня же заинтересовала невзрачная шатенка, вышагивающая недотренированной балериной, – анемично, вяло, флегматично.

Шатенка приблизилась к заместителю Скудаева.

Заместитель не менее анемично, вяло, флегматично прореагировал на шатенку.

– Жена? – спросил я доцентшу.

Нинель Осиповна как-то нехорошо фыркнула (ну и вкус у Динички!), но отрапортовала: не жена – сестра, не замужем, не рожала и, судя по фигуре, подверженной регулярному недоеданию, не беременная.

Чтобы не раздражать доцентшу, я не стал уточнять детали – имя, адрес, профессию шатенки.

Тем более, она, так и не притронувшись к шампанскому и угощениям, покинула зал так же анемично, вяло, флегматично, как и вошла.

– Нинель Осиповна, хотите, расскажу про одного убившегося мудака?

– Диня, ты же не в казарме!

Не обращая внимания ни на доцентшу, ни на окружающих, я продолжил о трагическом случае.

– Один шибко выколупистый чудак выдернул подушку отцепки раньше положенного. Чудак, разумеется, выбросил «медузу». Основной купол – «тю-тю», отошел, как полагается. Чудак попытался открыть запасной парашют, да с испугу выдернул кольцо не до конца…

Академические фуршетники разом примолкли.

– А дальше? – спросил кто-то из жующих.

– Дальше – нашли мудака! С кольцом в руке от несработавшего запасного парашюта!

– Допрыгался! – сказал кто-то из пьющих.

И не-парашютисты вернулись к тарталеткам, канапушкам, бутербродикам и шампанскому, запрещенному к употреблению перед затяжными прыжками.

Шампань все как один закусывали яблоками сорта «Ева».

Этим высоколобым не надо бояться фашиствующей шпаны.

Этих никто не тронет – аборигенов сельхозработ.

– Зачем ты рассказал про неудачливого парашютиста? – спросила доцентша вкрадчивым шепотом.

– Потому что я на данный момент почти в такой же безнадежной ситуации.

– Не преувеличивай, Диня, не преувеличивай.

Сквозь ряды не помышляющих о свободном парении, экстремальном кувыркании с неизбежным разбитием в лепешку, пробиралась девушка, в которой я признал юность из гамака.

Под максимальным юбочным мини трепетала соблазнительная геометрия, не прикрытая даже миллиметром шелка.

Рыжеватый треугольник менял размеры при каждом шаге – то уменьшался до полоски с невычисляемой площадью, то снова представал в равнобедренности.

Но следующий за юностью охранник в пестром кимоно испортил решение теоремы о превосходстве треугольника над зауженным параллелепипедом.

На фуршет амбал заявился без биты.

Нинель Осиповна, как опытный психолог, вывела меня из геометрической зависимости.

Я получил шампанское и порцию клубничного пломбира.

– Диня, я отработала всех и скажу без лукавства…

Доцентша перекрыла мне обзор.

– Здесь нет человека, на которого похож Ванюша.

– Точно?

Глоток шампани.

– По крайней мере, среди присутствующих в данный момент.

Любительница обстоятельных и выверенных ответов чокнулась пустым бокалом с моей полуопустошенностью.

– А филателист – сосед, ну, которому захотелось фонтан, – здесь имеется.

Зачем откладывать на завтра то, что будет неактуальным послезавтра?

– Через три лысины и две плешивости от нас.

Нет, доцентше будет легче стать королевой дрессированных кобр, чем пролезть в Академию наук.

– Представь – только без развернутой характеристики моих достоинств и недостатков, – я избавился от недопитого бокала. – У племянников, даже липовых, тоже имеется самолюбие.

– За мной, Диня!

Доцентша, вдохновленная шипучим игристым, ринулась напролом.

Я еле успевал за людоколом.

Регулярное общение с таким человеком, как я, идет на пользу старой деве.

– Нинель Осиповна!

Движение нашему каравану перекрыл спортивного вида, спортивного экстерьера, спортивного напора человек.

– Нинель Осиповна, я так давно мечтаю познакомиться с вашим племянником!

Доцентша сдала назад.

– Комарницкий Идиот Михайлович – наш сосед.

– Идиот? – переспросил я, нарушая писаные и неписаные правила раутного и нераутного этикета. – Идиот Михайлович?

В анкете Комарницкого – доктора сельскохозяйственных наук, филателиста, значилось действительно – Идиот.

Но я еще тогда подумал – описка.

Проходить Идиотом по инстанциям не шибко-то радостно.

А уж возглавить ветеринарный институт – почти невероятно.

– Маман, земля ей пухом, обожала Достоевского. Папенька, светлая ему память, обожал Достоевского.

– А вы?

– Ненавижу.

Обменявшись рукопожатием с жертвой литературного экстаза, я принялся укреплять доверие – как-никак, соседский участок может сгодиться для маневра.