Ирка Хортица и компания - Кирилл Кащеев

хвостами по краю скального карниза:

— Артемиде… Богине-девственнице… А-ха-ха…

— Я даже не знала, что она меня слышит! — жалобно протянула Иппокризия, но Табити продолжала хохотать.

— Ндаааа… — кончиком змеиного хвоста она смахнула выступившие от смеха слезы. — Теперь понимаю, почему проклятье… такое изощренное. Поцелуй, он — в короли, а ты — через годик в гроб. Как же ты живешь?

— Живу я как раз неплохо! — вскинулась Иппокризия. — Мне нравится летать и… и охотиться тоже нравится! Быть драконицей не так уж плохо!

— Не так уж. — согласилась Табити.

— Если бы не эти рыцари! Я же никого не трогаю! Что за манера таскаться ко мне с мечами и копьями — то компаниями, то поодиночке! Днем дерешь их в клочья… а ночью еще и перевязывать им раны от моих же когтей приходится! И переломы от ударов хвостом!

— Зачем? — удивилась Табити.

— Я папе клялась! — с достоинством выпрямилась Иппокризия. — Но те, которые с копьями, еще ничего! А вот те, которые с поцелуями! — она уткнулась лицом в ладони и застонала: то ли от душевной боли… то ли от злости.

— Узнаю человечков. За сокровища и на дракона кинутся, а за королевский венец — даже с поцелуями. — покивала Табити. — Ну и как ты скрываешься все эти… столетия?

— Перелетаю. — вздохнула Иппокризия. — Жила в Греции, потом в Византии… Я в здешние горы много чего перетаскала, когда у нас иконоборцы завелись. Сперва они статуи древних богов разбивали, потом за свои же иконы взялись, есть же такие люди, которым только бы что-нибудь сломать… Потом перебралась в Венецию… а потом сюда…

— Но теперь тебя нашли и здесь. — мягко сказала Табити.

— Благодаря вам они теперь не думают, что я — То Фелико Терас.

— Они — нет. А до чего додумаются их дети? — ответила Табити… и вдруг прыгнула с карниза вниз.

Иппокризя пронзительно вскрикнула, вскочила… и тут же облегченно выдохнула и застыла, глядя на взмывшую над ней огромную драконицу, переливающуюся радужной чешуей в лунном свете.

— Драконам больше нет места в человеческом мире. — зависая у карниза на широко распластанных крыльях, прогудела радужная драконица. — Я пришла, чтобы забрать домой последних, самых упрямых моих детей. Но могу прихватить еще одну, приемную дочь.

— Уйти в мир драконов? — растерялась Иппокризия. — Но… как же… а пациенты? Монастырь мой — кому он без меня нужен? А… а сокровищница?

— Уговаривать не буду! — рыкнула драконица. — Я и так после последних уговоров на койке в твоей лечебнице очутилась! Правда, в портал склочного сынка закинула… — она осклабилась во всю пасть. — А ты… Держи! — и она тряхнула хвостом. Радужно переливающаяся чешуйка с глухим стуком упала к ногам Иппокризии. — Как соберешься с духом… и с сокровищницей… зажми в когтях и лети к солнцу!

Мощный порыв ветра заставил пригнуться. Радужная драконица взмахнула крыльями… ее хищный силуэт мелькнул на фоне серебряного диска луны, и исчез.

Иппокризия присела на корточки, нашаривая чешуйку. Стиснула ее в ладонях. Конечно, не сейчас… И даже не завтра. Жена здешнего сеньора родила здорового мальчишку, но сама еще очень слаба… Рыбака с размозженной рукой вчера привезли — сестра Агнесса кости собрать не сможет, останется парень калекой, если не помочь…

Но золото из спрятанной под монастырем сокровищницы надо поменять на драгоценные камни. Они гораздо легче.

— Зато рясу можно не брать. — подтыкая цепляющийся за все окрестные кусты подол, бормотала она. — Мне с рыцарями нельзя, а драконы — их прямая противоположность!

Новая хозяйка

— Извольте видеть, барышни, это и есть наш живой мост! — господин в сюртуке плавно повел ладонью, словно презентуя бонбоньерку с конфектами.

Из его спутниц под определение «барышня» в полной мере подходила лишь одна: девушка годов пятнадцати, одетая весьма небогато, но все же так, что не оставалось сомнений в ее принадлежности к дворянскому сословию. Было в ее простом и строгом платьице даже нечто, господином в сюртуке мысленно поименованное «заграничным лоском». Сквозь примерность поведения юной барышни, подкрепляемое настойчивыми взглядами компаньонки, порой прорывалась детская живость: вот и сейчас девушка приникла к окошку наемного экипажа, не отрывая глаз от открывшегося ей зрелища.

— Сядьте, Лизхен. Воспитанной барышне не престало вот так выглядывать в окошко. Что о вас подумают? — строго повелела компаньонка. Сама она ежели и относилась к барышням, то скорее к барышням престарелым: затянутую в лишенное малейших украшений шерстяное платье фигуру уже нельзя было назвать стройной, но лишь сухопарой, две резкие морщины подчеркивали впалый рот, еще одна залегла между широких бровей — и стала еще глубже, когда фройляйн одарила свою подопечную суровым взглядом.

— Анна Францевна, голубушка, что за беда коли барышня посмотрит? — вмешался еще один их спутник, чья яркая чернявость выдавала южное происхождение, а одежда — купчика средней руки.

— Позвольте и мне присоединиться к ходатайству господина Ламбракиса! Скоро уж такого не увидишь!

Жадно вглядывающаяся в окошко девочка не обернулась ни на слова компаньонки, ни на заступничество спутников. Груженая телега перед ними наконец стронулась с места, их возница щелкнул кнутом, запряженные в дорожную карету тяжеловозы дружно дернули и скрипящий рессорами экипаж въехал на мост.

Анна Францевна испуганно вскрикнула, цепляясь за сидение и даже девушка отпрянула от окна — связанная из круглых бревен секция моста поднялась перед самыми лошадиными мордами, экипаж ухнул вниз, а хлынувшая со всех сторон вода захлестнула его чуть не до середины колес. Лошади ударили копытами — вздыбившийся было перед ними деревянный помост просел под тяжестью, чуть не по самые перила уходя в воду. Гулко хлюпая, невозмутимые тяжеловозы потащили экипаж по наплавному мосту.

— Каково? По воде аки посуху! — восторженно вскричал господин в сюртуке.

— Um Gottes willen7! — стукаясь об него плечом и хватаясь за сбившуюся шляпу, простонала Анна Францевна. Плещущие у колес волны раскачивали карету будто лодку. — Скажите кучеру, чтоб немедленно поворачивал обратно! Мы здесь все погибнем!

— Никак невозможно, позади нас уж иные экипажи едут. Теперь или вперед или уж как на корабле — за борт! — рассмеялся господин Ламбракис.

— Я не вижу другого берега. — девушка высунулась наружу. Глаза ее пылали, грудь вздымалась, вдыхая непривычную мешанину запахов: гниющих у берега водорослей, свежести воды, рессорной смазки, ядреного пота усталых лошадей. Взгляд шарил по речному простору, от которого перехватывало дух: река была огромной! То серая, то почти черная, а то прозрачно-зеленая под лучами весеннего солнца. Ее воды с ревом неслись меж колес, готовые подхватить экипаж точно ореховую скорлупку. Впереди через реку тянулась редкая цепь телег и экипажей, что казалось, плыли по невидимой нити, продернутой