Отравленные земли - Екатерина Звонцова

мгновений так, будто сообщал очевидное, вроде погоды:

– Знаете, когда кто-то выказывает желание мне помочь, он рано или поздно умирает. В разных путешествиях со мной были отважные мужчины и женщины; многие лучше и достойнее меня; благодаря некоторым я – глупый мальчишка, сбежавший из семьи, лишь бы не прозябать типографом, – стал тем, кто я есть. Так вот, сейчас всех их можно было бы выложить в цепочку вокруг этого дома. Тел бы хватило, если бы от них что-то осталось. Если бы их не съели каннибалы, не раздавило камнями гробниц, если бы они не погибли в зыбучих песках или топях. Я будто проклят, доктор. Только вот… дело не в этом.

Описываемое им хорошо представлялось и звучало отвратительно. Передо мной словно сидел не самодовольный молодой авантюрист, на всё глядящий свысока, а лишь мертвец, притворяющийся живым и пытающийся согреться у давно погасшего огня собственного гонора. Может, в каком-то роде так и есть? И, может, в опасении Вудфолла подпускать меня имеется здравое зерно? Я размышляю даже сейчас, когда меж нами всё решено.

– Мир… – всё так же невыразительно продолжил Вудфолл, – каким видит его просвещённое сознание нашей эпохи, и мир настоящий – тот, который остался в диких землях и под фундаментами земель окультуренных, – суть два разных мира. И иногда древний, реальный мир напоминает о себе… например, вцепляясь новому в глотку. Он вот-вот сделает это снова. Уже делает. Замечаете?

Он замолчал, пытливо глядя на меня, но я, и так слишком устрашённый, чтобы впечатлиться новыми метафорами, пожал плечами:

– Печальная позиция, имеющая, впрочем, почву. И всё же сейчас меня интересует не мир в целом, а одно конкретное место – это. И один конкретный феномен. Я учёный, мистер Вудфолл, и область моей компетенции довольно узка. Выкладывайте ваши трупы вдоль дома сколько угодно, но сначала посвятите меня в суть событий. Я приложу все усилия, чтобы это дело разрешилось благополучнее, чем… – я помедлил, – ваши обычные. Возможно, ваша проблема как раз в недостатке доверия и понимания?

Последние слова могли принять за нотацию, и я ждал колкой отповеди. Но ожесточённое лицо Вудфолла вдруг оживилось – той самой обаятельной улыбкой, которую я видел на постоялом дворе среди «плясок смерти». Avvisatori поднял руку и принялся энергично лохматить себе волосы – так он, возможно, взвешивал решение. Я ждал. Наконец он опять посмотрел на меня сквозь поднесённую ко лбу растопыренную пятерню и кивнул.

– Ладно, чёрт с вами. Будем считать, что мы в одном ковчеге, хоть и принадлежим к разным видам. Спрашивайте, и я расскажу всё, что знаю. Но вынужден предупредить: известно мне далеко не столько, сколько я надеялся узнать. Вы – а вероятно, не только вы – знатно потрудились на поприще цензуры и вместе с мусором отсеяли кое-что полезное…

– Скажите спасибо, что не всё и что я не добрался до ваших статей, – устало осадил его я, тоже прислоняясь к спинке кресла и откидывая голову. – Итак… начнём с того, что мы сегодня видели. Внешностью оно напоминало местную девочку, умершую какое-то время назад от истощения. Мне известно, что на шее у неё остались следы колотых ранок. Население города, по крайней мере, часть, считает, что её…

– Укусил вампир, – закончил Вудфолл. – Да. Вероятнее всего.

– Вчера она убила другую девочку, а кто-то, неизвестно, кто, – убил солдата. Но сегодня она… – я непроизвольно скривился, – восстала из мёртвых и явилась опять одна.

…И я надеялся, что на сей раз она ни до кого не добралась. Мы ведь её спугнули? А может, она ранена? Берут ли её пули? Потерев висок и убедившись, что следующая мысль оформилась, я осторожно поинтересовался:

– Почему так, если вампиризм, согласно донесённым до меня свед… – я осёкся и под снисходительным взглядом поправился: – …суевериям, распространяется сродни эпидемии: не то по воздуху, не то через землю? Иногда разговоры идут о десятках заражённых трупов, о целых погостах.

– Через землю… – словно про себя, до странности удовлетворённо повторил Вудфолл и тут же с видимой заинтересованностью подался навстречу. – А вы осматривали их? Последних усопших?

– Да.

– Видели на их коже следы?

– Нет. Поэтому я и не поверил в гипотезу о нападениях, ведь…

Avvisatori взмахом руки остановил меня. Смуглые пальцы вытянули из-под ворота ожерелье из клыков и задумчиво затеребили его. Так священник мог бы перебирать бусины чёток – и это вселяло в меня гнетуще-брезгливое чувство, впрочем, я его не выказал. Помедлив, Вудфолл произнёс:

– Первое, что вам стоит запомнить, – вы признаете мою правоту, если освежите в памяти заметки об Арнауте, Благоевиче и им подобных, – не все, на кого нападает вампир, уподобляются ему. Знайте: если у жертвы на шее после смерти нет следов укуса, если они пропадают ещё до агонии, значит, душа найдёт приют у Господа… ну, или ещё в каких-то приятных, безопасных местах. Если же метки – две кровавых точки – остаются, тело, увы, опасно хоронить по обычному обряду. Его действительно лучше уничтожить. Душа была… слаба, зло может воззвать к ней. Соблазнить тем, чего она желала при жизни, зачаровать красотой и всесилием посмертия… или же просто лишить воли, в африканской практике такое зовут словом nzumbe. Последний вариант даёт нам самого безобидного, плохо соображающего противника, но и подобный весьма опасен.

Сказанное разъяснило мне многое. Но главное осталось в тумане.

– Слабая душа? Что вы подразумеваете? Она совсем ребёнок. Та… то нечто.

Я говорил, а думал о своей младшей малышке, о Медвежонке, о милой Марии Терезии, крестнице императрицы. Думал – и со страхом ставил рядом с чумазой светловолосой тварью, просившей впустить её в дом.

– Что не так с её душой? Чем она могла нагрешить?

Вудфолл с грустью покачал головой:

– Оставьте христианские догматы, доктор. Да, дети чисты и априори невинны; да, Христос, кажется, говорил: «Будьте как дети». Но жизнь, а особенно жизнь в неблагополучной глубинке такова, что проще всего ломаются дети. Девочку, не видевшую особо счастья, – а вы ведь слышали, например, о том, что делали с ней в семье, – можно заворожить тьмой. Такое дитя без страха примет приглашение остаться среди живых, освободившись от оков и просто став… чем-то другим. Научившись летать. Обретя некие силы. Для неё это может даже быть…

«У тебя есть печенье». Ангельский голос и светлая улыбка. Просто ребёнок, малютка, которой не нужно бояться, не нужно, даже если она мертва… Вспомнив, как попал под эти чары, я вздрогнул и закончил сам:

– …игрой?

Я не хотел признавать подобного; звучало страшно, но Вудфолл кивнул. Судя по довольному виду, он ожидал, что объяснения дадутся труднее. Впрочем, тут же он помрачнел, явно заметив мои эмоции.

– Хорошо, что вы способны понять и принять подобные тезисы без морализаторства. Я не священник, не раздаю метки грешности и праведности, но мой оккультный опыт неоспорим. Душа сильная обычно просто покидает тело, изуродованное тьмой. Душа мятущаяся, надорванная, увы, превращается в чудовище и…

– Довольно. Я понял. Так значит… – я с усилием усмехнулся, – солдаты зря не дают обезглавливать и сжигать тела? Парадоксально.

– В некоторых случаях, – напомнил Вудфолл. – Но отнюдь не во всех. Судя по доступным мне цифрам, смертей было немало, но толпы вампиров по городу ещё не шатались. Речь идёт о единичных случаях.

– А разве не все мы в чём-то грешники? – процитировал я Вукасовича.

Я не сомневался, что Вудфолл, прожжённый циник и явный мизантроп, согласится, но он только недоумённо фыркнул.

– Кто вам сказал? Полагаю, грехи в понимании самого Бога можно перечислить по пальцам: убийство, предательство, бессердечие, прочие вещи, мешающие нам быть братьями. Это уже люди изобретают дополнительные грехи вроде науки, обжорства и беспорядочной половой жизни, – просто чтобы призывать друг друга к порядку. Так что… – он закинул ногу на ногу, – надругательство над трупами по-прежнему отвратительно. Даже если им-то, по сути, уже всё равно.

Должен сказать, мне импонировала эта позиция; я её разделял, иначе едва ли столь долго продержался бы в рядах учёных и так покусал бы иезуитов.