Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

одну пуделиху — та, чуть что не по ней, симулировала обморок, и выдрессировала хозяев так, что любо-дорого. Однако владыка Эрин Ласгалена, полагаю, вряд ли поддавался какой бы то ни было дрессировке. Я не пыталась предугадать его реакцию и тоскливо ёжилась, бездумно глядя в белёсые небеса за мутью пурги.

— Valie, мы не договорили, — вздох из-за изголовья заставил вяло подскочить, и голова снова потяжелела, — но я и правда не думал, что ты так отреагируешь, иначе, может, и вовсе бы смолчал… мне просто хотелось, чтобы мы больше доверяли другу…

Соображая, что начало хорошее, обессилено прикорнула, продолжая слушать:

— Я где-то даже рад, что ты утолила своё любопытство. А больше всего рад, что они не разожгли в тебе огонь похоти и любовные аппетиты к принятию сразу двух мужчин. Если бы ты тосковала по ним, я бы их убил, а так… — владыка задумчиво помолчал и мрачно продолжил: — Я чувствовал твой интерес, и не мог удовлетворить его. В постели с женщиной я должен быть единственным.

Коротко выдохнула, стараясь не выдать себя, но мысли-то он читал, и сухо произнёс:

— Мне нравится, когда ты бываешь согрета моим сыном, но видеть и чувствовать его наготу рядом со своей — выше моих возможностей.

Ну, это-то я как раз очень понимала. Понимала также, что, если бы они этого хотели, я бы со временем поддалась и удовольствие получала бы, но вот так, со стороны — дико. Стало почему-то ужасно стыдно за себя. Не поворачиваясь, через силу выдавила:

— Простите, владыка, — чувствуя, что неприятно краснею.

Он встал, подошёл к столику. Поймала себя на всегдашнем восхищении, уловив, как плавно разлетелись благоуханные полы его одежды, как пряма спина, как гордо посажена голова… По еле заметному повороту поняла — ему лестно. Как и всегда. Так мало, в сущности, ему нужно от меня… Король вернулся с кубком, и протягивая, тихо проникновенно сказал:

— Valie, если тебе нужно моё прощение — оно получено.

И мы больше никогда о том не говорили.

Но — спустя не один месяц, случайно услышала, как аранен спросил отца, почему тот не вызвал в свиту близнецов, и не надо ли их вызвать для ближайшей поездки в качестве охраны. И услышала холодное:

— Нет, — и уж вовсе ледяное, высокомерное шипение: — Смелы были. Не по чину, не по месту, не по роду.

* * *

Удивилась, узнав, что провалялась три недели, и с трудом вспомнила, что да, в горячке да в бреду в кабинетик всё-таки сама бегала и даже что-то ела (с ложки) и пила (когда подносили). Зато меньше стала удивляться мягкости владыки, сказавшего ласково, что рад моему выздоровлению, но что мне надо ещё отдохнуть и поспать, а его присутствие пригодится в зале переговоров. С тем он и ушёл. Я так поняла, боялся, что без него экономические да военные советники недостаточно Ганконера оберут. За меня боялся больше, поэтому у постели дежурил, а сейчас со мной-то всё хорошо, а с делами государственными⁈ Хороший в Эрин Ласгалене король, прав Глоренлин. Хозяйственный.

Помню, как-то гуляла у Медного Всадника, и была весна, пыль, цветень, запах сырости от Невы… и встретила крестный ход. Церковнослужители с хоругвями, дамы в платках и размашистых юбках, пахнущих ладаном и, почему-то, постным маслом. Ход заканчивался, все расслабились, видно, и один из церковнослужителей взялся командовать погрузкой в «газель» хоругвей, воскликнув:

— Грузите реквизит! — и, тут же осознав, что облажался, зачастил: — Ах нет, конечно же святыньки, наши святыньки!

Так вот, я-то свой статус богини воспринимала скорее реквизитом, а не святынькой, но лицо держала, как тот поп, отыгрывая то, что хотели видеть высокородные прихожане (когда не забывалась, как тот же поп).

Вот и сейчас: радуясь, что никакие условности не связывают, — условностей у эльфов завались, но я-то святынька, мне можно — поползла к аранену. Отдельно приятно было знать, что я не застану его с женщиной, и не будет никому из нас неловкости, и что он обрадуется. Потому что любит меня.

Он, похоже, спал, потому что лежал на травяном ложе голый, как в день рождения — но проснулся и смотрел ясными глазами, и лицо у него дрогнуло радостью и осветилось так, как будто солнце зашло в покои.

Хотела сказать ему, как он прекрасен, как я счастлива его видеть, но горло перемкнуло — любые слова были пошлостью.

Всё плохое, что пришлось пережить, меркло перед этой его улыбкой сейчас. Хотелось подойти, прикоснуться, но я стеснялась себя после болезни — грязной, чёрт-те чем пахнущей для эльфа, и хотелось любоваться издали.

Он прикусил губу, в синих глазах заиграли смешинки — и тоже молча смотрел, в глаза причём, не пытаясь прикрыться.

Почувствовав себя внезапно счастливой и лёгкой, как воздушный шарик, тихо спросила:

— Я разбудила?

— Лучшее пробуждение в жизни, — он улыбался всё солнечнее, — я провёл у твоей постели ночь, ты спала неспокойно. С утра меня сменил отец… — и, смешавшись, — я рад…

Подумалось, что со стороны-то мы, похоже, выглядим двумя дураками. А не со стороны так хорошо, так хорошо…

Из угла всхрапнули.

Немного смущённо пробормотала:

— Ну, ежа я, похоже, не разбудила…

— Так зима же, Блодьювидд, он в спячке, — зачарованно уставилась на ямочки у принца на щеках, а потом на иное прочее, когда он повернулся спиной, доставая ежа из закутка между ложем и стеной.

Тот продолжал спать у принца на ладони. Сквозь белёсую щетинку просвечивало наетое розовое брюшко. Чистые лапки с малюсенькими светлыми коготками (вместо правой — крохотная культя) покачивались в такт дыханию, ёж во сне блаженно улыбался, присвистывая довольно крупным чёрным пятаком. Иногда приоткрывал пасть и всхрапывал. Это было восхитительно.

Глядя на ежа, чувствуя, как тесно становится в груди, невпопад сказала:

— Я люблю тебя.

Я не знаю, сколько мы целовались в этой комнате — даже сейчас, в метель, воздух в ней был золотистым и сияющим («ах да, Трандуил говорил, что строение человеческого глаза… у меня просто расширяется зрачок, это оптический эффект только для меня, но всё равно, всё равно…») — но помню, как говорила, что хочу и умоляюще всхлипывала, а в ответ слышала задыхающееся, что нельзя, что нужно подождать, что я только что отошла от болезни, и он не может, что нам надо потерпеть.

Ужасно была счастлива.

Мы пошли в трапезную. В кои веки брауни не были сильно расторопны и подали только хлеб да сыр: видно, в середине дня уж совсем не ко времени еда была в эльфийском логове, не