Лишь - Эндрю Шон Грир

шторы, потом – признак прогрессирующего психического расстройства. И конечно, не будем забывать про шопинг в Париже.

На Артуре Лишь: броги из натуральной кожи с зелеными полосками на мысках, черные льняные брюки, подогнанные по фигуре, серая футболка швами наружу и кожаная куртка с капюшоном, потертая, как старый ластик. Он смахивает на коварного рэпера с Файр-Айленда[84]. Скоро пятьдесят, скоро пятьдесят. Но в этой стране, в этом городе, в этом квартале, в этой комнате – со скандальным изобилием кожи и меха, потаенными пуговичками и швами, таинственным полумраком, как из классики нуара, омытым дождем окошком над головой, полами из натурального дерева под ногами, горсткой лампочек, свисающих со стропил, точно ангелы-висельники, и Энрико, которому этот очаровательный американец, похоже, немного вскружил голову, – здесь и сейчас Лишь совсем другой человек. Красивый, уверенный в себе. Каким-то образом красота его юности, годами пылившаяся в чулане, вернулась к нему в зрелые годы. «Я что, правда так выгляжу?»

* * *

Званый ужин проходит в бывших «комнатах для прислуги» на верхнем этаже старинного здания с низкими потолками и узкими лабиринтами коридоров – идеальные декорации для загадочного убийства, – поэтому, когда его знакомят с гостями, переводя взгляд с одного улыбающегося аристократического лица на другое, он невольно видит в них персонажей из бульварного романа: «Вот юная богемная художница, – бормочет он себе под нос, пожимая руку неряшливой блондиночке в зеленом комбинезоне с горящими от кокаина глазами. – А это, – шепчет он, когда в его сторону кивает престарелая женщина в шелковом хитоне, – ее мамаша, проигравшая все свои жемчуга в казино». Никчемный кузен из Амстердама в хлопковом костюме в полоску. Сын-гей в темно-синем блейзере и брюках цвета хаки à l’Amе́ricain[85]; никак не очухается после уикенда под экстази. Старый скучный итальянец в малиновом пиджаке с бокалом виски в руках: бывший тайный collaborateur[86]. Хорошенький испанец в белоснежной рубашке в углу: шантажирует всю компанию. Хозяйка с укладкой в стиле рококо и кубистским подбородком: на последние деньги заказала мусс к десерту. Но кто же станет жертвой убийства? Ну конечно же, Артур Лишь! Никому не известный гость, приглашенный в последнюю минуту, – просто идеальная мишень! Лишь заглядывает в свой бокал с отравленным шампанским (по меньшей мере второй за вечер) и с улыбкой окидывает комнату взором. Александра нигде не видно: либо он опаздывает, либо где-то притаился. И тут, возле книжного шкафа, Лишь замечает тощего коротышку в темных очках. Его внутренности сворачиваются угрем. Он ищет глазами выход, но в жизни выходов не бывает. Поэтому, пригубив шампанского, он подходит поближе и здоровается.

– Артур, – улыбается Финли Дуайер. – Снова в Париже!

И почему нельзя забыть нам дружбу прежних дней?[87]

* * *

Спустя какое-то время после «Литературных лавров Уайльда и Стайн» пути Артура Лишь и Финли Дуайера снова пересеклись. Судьба свела их во Франции, на литературном турне американских писателей, устроенном французским Министерством культуры. По задумке, они должны были целый месяц разъезжать по провинциальным библиотекам и нести искусство в массы. Приглашенные американцы никак не могли взять в толк, зачем французам импортировать писателей из-за рубежа и зачем кому-то понадобилось Министерство культуры. По прибытии в Париж, совершенно разбитый после долгого перелета (тогда он еще не знал фокуса со снотворным от Фредди), Лишь бросил окосевший взгляд на список авторов и обреченно вздохнул. Снова это имя.

– Здравствуйте, я Финли Дуайер, – сказал Финли Дуайер. – Мы с вами не знакомы, но я читал ваши книги. Добро пожаловать в мой город; я ведь, знаете ли, тут живу. – Лишь сказал, что ждет не дождется, когда они все вместе отправятся в турне, но Финли возразил, что он все не так понял. Они будут путешествовать парами. «Как мормоны», – с улыбкой добавил этот субъект. Лишь не спешил радоваться, пока не узнал наверняка, что нет, Финли Дуайер не его пара. Он вообще остался без пары; из-за слабого здоровья одна пожилая писательница так и не приехала. Лишь ничего не лишился; напротив, это было маленькое чудо: один во Франции на целый месяц! У него будет время и писать, и размышлять, и знакомиться со страной. Стоя во главе стола, дама в золотых одеждах объявляла пункты их назначения; Марсель, Корсика, Париж, Ницца. Артур Лишь… она сверилась с записями… Мюлуз. «Что?» Мюлуз.

Мюлуз, как выяснилось, расположен на границе с Германией, неподалеку от Страсбурга. Каждый год там устраивают дивный праздник урожая, на который он опоздал, и чудесную рождественскую ярмарку, до которой еще далеко. Ноябрь – межсезонье: неприметная средняя сестра. Приехал он поздно вечером, и его сразу отвели в гостиницу, удачно расположенную прямо на территории вокзала, и город показался ему мрачным, а дома – сгорбленными. В его номере, похоже, ничего не меняли с семидесятых. Лишь долго штурмовал желтый пластиковый комод, но в конце концов вынужден был отступить. В ванной слепой сантехник перепутал краны с горячей и холодной водой. Окна номера выходили на круглую площадь, вымощенную кирпичом, точь-в-точь пицца «Пеперони», которую свистящий ветер бесконечно приправлял сухой листвой. В конце турне, утешал он себя, к нему хотя бы приедет Фредди, и они на недельку задержатся в Париже.

Его сопровождающая, стройная красавица алжирских кровей по имени Амели, не могла и двух слов связать по-английски; оставалось только догадываться, почему ее взяли на эту должность. И все же по утрам – в дивных вязаных свитерах, с улыбкой – она встречала его в вестибюле гостиницы и доставляла в местную библиотеку; днем, когда его возили на мероприятия, ездила на заднем сидении, а по вечерам доставляла его домой. Где жила она сама, было загадкой. Как и то, зачем ее к нему прикомандировали. Неужели, чтобы он с ней спал? Коли так, его книги плохо перевели. Библиотекарь вполне сносно говорил по-английски, но нес на себе печать неведомой скорби; под осенним дождем его бледная лысая голова словно размывалась и обесцвечивалась. Библиотекарь отвечал за его график; в первой половине дня Лишь выступал в какой-нибудь школе, во второй – в какой-нибудь библиотеке, а в промежутке его иногда возили в какой-нибудь монастырь. До этого он никогда не задумывался, что подают во французских школьных столовых; так стоило ли удивляться при виде заливного с маринованными огурцами? Красивые дети задавали чудесные вопросы на чудовищном английском, на манер кокни проглатывая «эйч»; Лишь любезно отвечал, и девочки хихикали. У него просили автограф, как у настоящей звезды. Ужинал он в библиотеках, зачастую в единственном месте со столами и стульями – детском зале. Вообразите: высокий Артур Лишь втиснулся за детский столик и ждет, пока