Верность месту - Клэр Бойлз

слышит, как позвякивает лед. Ее сестры закуривают толстые сигары и продолжают болтать. Сестра Агнес-Мэри не надела ни очков «кошачий глаз», ни корсажа, ни своего лучшего платья 1968 года (надставленного на несколько размеров) в качестве шутки, как две другие, но сегодня она расслабленна, благодарна, и ею владеет смутная эйфория. Она до сих пор ничего не слышала о том, чем кончилась история с отбеливателем.

Она выходит из дома через закрытую противомоскитной сеткой дверь, которая ведет на заднее крыльцо дома Рут, и останавливается там на мгновение, наслаждаясь вечером, радостью, которую она чувствует в своей свободе. Ветра нет. Ночь свежая, луна освещает розовые оборки пионов Рут в саду камней. Дерево катальпы на заднем дворе, на которое она и ее сестры забирались девочками, распустилось в эффектном июньском цветении, и Агнес-Мэри слышит, как совы перекликаются в своих укрытиях, хотя ей кажется, что время такого поведения должно подходить к концу. Она решает: не может быть ничего плохого в том, чтобы действовать ради этого мира, пока она все еще в нем.

Она кричит сестрам:

— Мне пора домой.

Она закидывает сумку на плечо и уходит в темную ночь. Она проходит через задний двор и минует два дома, выходящие в переулок, когда слышит Рут и Мано. Они шикают друг на друга и хихикают, громкими голосами приказывая друг другу успокоиться. Они ведут себя громче, чем всегда, наподобие пьяниц, которые, когда пытаются вести себя тихо, шумят больше обыкновенного.

Они идут быстрее сестры Агнес-Мэри, и вскоре Мано берет ее под правый локоть, а Рут — под левый. Она пытается быть строгой, хотя часть ее сердца загорается, когда они прикасаются к ней.

— Вы обе идите домой, — говорит она.

Голос подводит ее, и получается нечто среднее между шепотом и шипением.

Совы следуют за сестрами, их крики звучат как сигнал тревоги.

— Идите домой, — снова велит сестра. — У вас будут неприятности.

Это вызывает у Рут и Мано новый приступ веселья.

— Слышишь, Мано? — хихикает Рут. — Сестра думает, у нас будут неприятности.

— А как насчет тебя? — подхватывает Мано. — Насколько я знаю, это хабита[62], а не бронежилет.

— Чудо-женщина, — говорит Рут, покраснев и все еще смеясь.

— Супермонахиня, — добавляет Мано.

Сестра Агнес-Мэри фыркает.

— Вы обе… — начинает она, но ее сестры заканчивают вместе с ней, в унисон: — Вечно ко мне цепляетесь.

Это только заставляет Рут и Мано смеяться громче, сильнее сжимать ее между собой. Они идут в ногу с сестрой, и втроем двигаются строем, как духовой оркестр, марширующий по тротуару или по недавно озелененной лужайке. Теперь они приближаются к детской площадке, пламя факела тянется к полной луне, цепи на качелях стучат друг о друга на холодном ровном ветру.

Они выходят на площадку, и каждая садится в одни из качелей. Рут и Мано смеются как сумасшедшие.

— А ну, протрезвейте, — резко командует сестра Агнес-Мэри. Рут и Мано перестают смеяться. Сестра лезет в свою сумку, вытаскивает U-образные замки. Ее суставы болят так сильно, что она едва их не роняет. — Я собираюсь приковать себя к буровой вышке.

— Тогда мы тоже сделаем это, — предлагает Мано.

— Не хватит замков, — отвечает сестра Агнес-Мэри.

Рут закатывает глаза и, показывая пальцем, считает вслух:

— Раз, два, три. Три замка, три сестры.

Сестра Агнес-Мэри встает и расправляет плечи. Она пытается вытянуться, чтобы выглядеть высокой, улыбается, качает головой.

— Я сделаю это одна, — возражает она. — Это придумала я.

— Что скажет отец Морель? — спрашивает Рут.

Сестра Агнес-Мэри пожимает плечами. Рут кивает. Мано икает.

— Считается, что я не должна испытывать подобных желаний, — поясняет сестра, — но я хочу.

Рут снова кивает:

— Думаю, Бог знает, что ничто человеческое тебе не чуждо.

Влага из оросительной канавы залила сорняки между детской и буровой площадками. Сестры спотыкаются и поскальзываются, но им удается миновать плакаты «Не входить» и выйти на открытое место, где стоят гигантские прицепы для цистерн с водой и огромная цементосмесительная установка. Видны замысловатые датчики и приборы, напоминающие человеческие лица. Вот блестит в лунном свете инжектор. Требуется усилие, чтобы перекреститься, но сестра делает это дважды, один раз крестясь сама, а в другой раз осеняя замки.

Рут и Мано направляются к ней, когда она поднимает первый замок, но Агнес-Мэри держит одну руку между собой и своими сестрами. Мано и Рут отступают назад.

Боль мучительная, всеохватывающая. Суставы словно раскололись, и яд из них просачивается в остальную часть тела, но душа снова чувствует себя плодородной и покрытой листвой, как жимолость, склонившаяся над вечнозеленым самшитом. Сестра упорствует, но она так медленно преодолевает боль, что боится не закончить работу до прихода сторожей.

— Это глупо, — ворчит Рут, выхватывая замок из рук сестры Агнес-Мэри. Мано и Рут помогают закрепить U-образный замок вокруг каждой из ее лодыжек, соединяют правую руку с небольшим колесом на вышке.

— Спасибо, — благодарит сестра. — А теперь проваливайте.

Мано обнимает Агнес-Мэри. Рут просто кивает, но, дойдя до края площадки, они оборачиваются и машут сестре. Восход солнца похож на пастельные ленты для волос Гретхен. Сестра Агнес-Мэри горячо молится, как делала всю свою жизнь. Она напряженно прислушивается, ожидая ответа с небес, но слышит только крики перекликающихся сов вдалеке.

«Когда Ты призывал нас защитить Свои творения, — молится сестра, — Ты ведь имел в виду именно это, верно?» Последовавшее безмолвие представляет собой всеобъемлющее молчание, тяжелую сумму миллионов крошечных молчаний, которые в свое время укрепили веру сестры.

Она видит приближающийся к ней дизельный грузовик, мужчину за рулем, и представляет, что этот человек Джонни Марч, злой, похожий на дракона. Она видит Джонни детсадовцем с широко распахнутыми глазами, нуждающегося в защите. Она представляет себя такой же. Она чувствует, как лунный свет поддерживает ее ноги, как перья прорастают сквозь кожу на спине. Сестра собирается с мыслями. Она хочет, чтобы ее видели.

Лагерь

Этот лагерь был самым большим городком в Северной Дакоте на бог знает сколько миль вокруг, и построили его, чтобы