Верность месту - Клэр Бойлз

спеленутого младенца. Сестра Агнес-Мэри, перебирая четки-розарий, ушла мыслями в размышления о Славных Таинствах[53] Розария. Особенно глубоко она переживала коронацию Девы Марии. Сестра Агнес-Мэри любила представлять себе Марию из Апокалипсиса — живот беременной округлен, как луна под ее ногами, двенадцать звезд сияют в волосах, бросая вызов демону-дракону, который намеревается пожрать ее новорожденного младенца. Сестра Агнес-Мэри никогда не видела Марии из Апокалипсиса на витражах. Сестра Агнес-Мэри лучше отца Мореля знает о возможном вреде проекта бурения. Давно, когда сестра Агнес-Мэри была начинающей послушницей, церковь направила ее получать докторскую степень в области экологии, а затем попросила провести жизнь в качестве воспитательницы детского сада, завязывая шнурки и застегивая молнии на куртках, что новоиспеченная доктор наук выполняла не жалуясь, и эту работу она по-настоящему полюбила. Теперь ее ноющие суставы горят, несмотря на подушку, которую она кладет на деревянную подставку для коленей. Она принадлежит своему ордену, церкви, Богу и, однажды найдя утешение в этом чувстве принадлежности, всегда была им послушна. Теперь же сестра Агнес-Мэри борется с тем, чего требует ее вера, не зная, как вести себя, подозревая, что законы Бога и законы церкви не совсем совпадают.

Мано, кровная сестра Агнес-Мэри, младше ее на восемь лет, подходит и опускается на колени справа от нее. Волосы Мано взъерошены ветром и пахнут елями. Рут, другая кровная сестра, на год старше самой Агнес-Мэри, стоит на коленях слева от нее. От Рут пахнет подгоревшим тостом. Сестры часто встречаются с Агнес-Мэри на утренней молитве, и та рада их компании. При церкви Святого Павла больше не осталось монахинь — некоторые умерли, другие переехали в дом престарелых, одна сидит в тюрьме за то, что кровью написала стихи из Библии на ядерных боеголовках после взлома охраняемого объекта. Сестра Агнес-Мэри всегда рассматривала этот поступок как тщеславие, действие, направленное на то, чтобы привлечь внимание, а не на то, чтобы сделать добро, но теперь она чувствует себя скорее смущенной, чем уверенной в этом. Она не знает, достаточно ли целой жизни молитв за разрушенный мир, молитв, которые она так горячо произносила. В последнее время молиться стало тяжело из-за сомнений.

— Отец Морель, — говорит Рут, — собирается позволить Джону Марчу установить буровую установку на пустыре за школой.

Рут любит сообщать новости первой, и сестра Агнес-Мэри ей в этом потакает.

— Прямо за детской площадкой? — спрашивает Мано. — Так близко к детям?

— Ах, эти нелепые люди, — качает головой сестра Агнес-Мэри, — и их глупые идеи.

— Фрекинг, — произносит Рут.

В ее устах это слово похоже на плевок. Рут, которая уже давно с подозрением относится к возросшему в городе загрязнению воздуха из-за фрекинга, рассказывает сестре Агнес-Мэри и Мано истории, которые она слышала, о выкидышах, мертворожденных и недоношенных, умещающихся в ладони детях. Рут, вышедшая на пенсию медсестра по родоразрешению, помогла появиться на свет половине жителей Грили, что в штате Колорадо. Сестра Агнес-Мэри работала в католическом детском саду. Она любила своих подопечных, как и детей своих сестер, она любит вообще всех детей. Мано писала пейзажи и портреты на заказ, создавала инсталляции из найденных предметов. Теперь, выйдя на пенсию, сестры пьют кофе, играют в джин-рамми[54] и работают волонтерами несколько часов в неделю.

— Мы должны позвонить нашим сенаторам, — предлагает Мано. Мано у них активистка. Член «Сьерра-клуба»[55]. Заядлая читательница Рейчел Карсон[56] и Эдварда Эбби. — Написать транспаранты. Устроить пикеты на улицах.

Рут тычет сестру-монахиню в ребра, затем указывает на потолок.

— А что скажет твой жених?

Рут, конечно, имеет в виду Бога. Ей нравится дразнить сестру. Оно веселое, это поддразнивание. Язык любви Рут.

Сестра Агнес-Мэри пожимает плечами.

— Он немногословен, — отвечает она.

Мано и Рут хихикают.

— Молчаливое общение, — подводит итог Мано. — Похоже на все три моих брака.

— Может, он думает, что после стольких лет не должен говорить, что делать, — предполагает Рут. — Может, он думает, что ты должна знать сама.

— Ну а я не знаю. И это сводит с ума.

Сестра Агнес-Мэри освобождает пальцы от четок и свободно обматывает их вокруг запястья. Ее сестры веселятся. Она пытается расслабиться.

Мано кивает:

— Именно такое безумие стало причиной двух из трех моих разводов.

— Она не может развестись с Богом, — возражает Рут.

Сестры смотрят прямо на нее. Их платья шуршат. Они переминаются с одного колена на другое, отчего старые скамеечки для коленопреклонения прогибаются и потрескивают.

— Вы двое, — откликается сестра Агнес-Мэри, — прекратите цепляться.

Эти слова заставляют всех троих рассмеяться: они хорошо помнят, что данное выражение было излюбленным способом умершей матери призвать своих проказниц к порядку.

Сестра Агнес-Мэри снова опускается на колени и начинает перебирать четки. Своим мысленным взором она рисует картину из Апокалипсиса — Мать Мария расправляет орлиные крылья, чтобы спастись от зверя, оседлав воздушные потоки над пустыней. Мария стойкая, ее несут вперед одинокая сила и вера. Мария вознаграждена.

* * *

Сестра Агнес-Мэри обматывает уши шарфом, закутывается в черное шерстяное пальто, которое свисает до колен. Сейчас два часа ночи. Она видит свое дыхание в почти морозном воздухе, который успокаивает артритную боль в суставах, превращая ее огонь в тлеющие угольки. Над крышами одноэтажных пригородных домов сестра Агнес-Мэри видит горящие факелы новых газовых скважин. Если она повернется там, где стоит, то увидит пять горящих факелов, но она знает, что только в округе их сотни, а может быть, тысячи. Они ничем не пахнут, если не стоять прямо под ними. Вблизи сестра чувствует запах машинного масла, потрохов животных, влажной глины — недр земли и химических веществ, которые связывают их после ожога. Над самим горящим пламенем испарения и жар искривляют пейзаж, и окружающий мир, искаженный до неузнаваемости, превращается в текучие волны. За пределами этого пространства химические вещества поглощаются атмосферой, становятся невидимыми, и это позволяет легко забыть, что они все еще там.

В ее тяжелой холщовой сумке лежат два галлона отбеливателя, и боль в плечах и шее начинает распространяться на предплечья, пальцы и кисти рук, а затем болью начинают лучиться даже сердце и живот. Сегодня вечером сестра Агнес-Мэри выполнит план, который разрабатывала в течение нескольких дней. Она надеется, что он снова приблизит ее к