СИНИЕ ЛЕБЕДИ - Светлана Гресь

не могут понять, в чем дело. Тут девка, как заплачет-да-зарыдает, как завопит:

– Вытащите меня, люди добрые, из болота, век благодарить буду, – а голос трескучий, страшный, прям, за самую душу хватает.

И такая страсть одолела мною, такой страх в печенку влез, враз, вся, и посинела, и позеленела. Шкура по мне пупырышками укрылась, ровно гусиная стала.

Все, – думаю, – это смерть за мною пришла. Зажмурилась, а когда разлепила зенки, гляжу, чудище прямо на меня прет. Не бежит, а ровно плывет по земле, чудно так, даже лапами не перебирает. Я уж, как зареву, где и голос взялся! Мужики со страху тоже завопили, понеслись на меня, а их сам дьявол за моей спиной встречает. Деды, как глянули на это зрелище, где и силы взялись!

Не знаю, как воротились! На все запоры затворились, на печку и неделю в себя приходили. Дед мой до сих пор из избы не глянет. Пить даже покинул, все молитвы, какие знает, читает. Я вот нашла в себе силы за водой сходить, поесть-то охота.

– Кондрат с Тимофеем где? – спрашивают из толпы.

– Не слезают с печки, за двери носа не кажут. Соседка говорит, переменился муженек, то слова без брани не произнесет, а это такой любезный стал, что не узнать. Все через простите и пожалуйста, все лопочет, что видал свою кончину.

– Пить меньше надо, тогда и видеться ничего не будет. С пьяных глаз всякая чертовщина может показаться!

– А как же, Комариха? Она совсем трезвая была.

– И когда это ее можно трезвой увидеть?

– Да не надо наговаривать, выпить, конечно, баба любит, но, чтобы напиваться, никогда.

– Сколько в лесу не ходили, бывало, ночевали, когда сено заготавливали, ничего не видели, не слышали такого.

– Не могли столько человек обмануться!

– Значит, в самом деле, что-то завелось. Проверить не мешало бы.

Мужики закурили, собравшись в круг. Осторожны были в выражениях. С чем черт не шутит, может и в самом деле, не врет баба?

Тула, как всегда, подошла с мужем. Она что-то рассказывала ему, звонко смеясь, успевая посматривать по сторонам и замечать все, что стоило ее драгоценного внимания.

– Чего собрались? Никак праздник какой – подошли к встревоженной толпе, – намечается? Свадьба что ли? – Ее живые глаза хватко выдергивали лица из толпы.

– А это кто? – показала на Дану.

Все оглянулись. В пылу увлекательного рассказа никто не заметил, как подошла девушка

Она стояла в толпе, внимательно вслушиваясь, и никак не могла понять, где такое чудо могло произойти, сколько живет в лесу, и ни разу ни с чем таким не сталкивалась.

Хотела оспорить, но потом решила обождать, мало, что может повлечь за собой ее вмешательство. Тула еще раз переспросила о пришедшей незнакомке. Ее муж – местный староста, и она часто пользовалась правом главного в деревне. Девушка вышла в круг, уважительно поклонилась всем собравшимся, учтиво взглянула на все еще обворожительную, такую же солнечную, как и прежде, Тулу, почтительно склонила голову перед ее мужем, догадавшись, что он первый человек в деревне. Видный, слегка седоватый мужчина бросил скорый взгляд на девушку и споткнулся об ее искренний, чистый и такой необыкновенно синий взор. Глаза их, встретившись, застыли на мгновение, и воровато разбежались, неловко уткнувшись в землю. Тула мигом почувствовала угрозу своему безоблачному, счастливому семейному бытию.

– Откуда пришла? – наступательно насупила брови.

– У меня погибла матушка, когда сгорела наша изба. Я осталась одна и без ничего. Пришла в деревню, как советовала соседка, чтобы не умереть с голоду. – Дана сказала все, как советовала Клава.

Тула смотрела на полуголую в оборванном платье девушку и злость распирала ее. Вишь, разрядилась как, на жалость бьет.

– Где твои вещи? – участливо спросил кто-то.

– Разбойники в лесу напали, все забрали, еле спаслась.

– Да слышали, намедни, шум в лесу. Выстрелы, пожар.

– Не местные, кто-то чужой хозяйничал, – подтвердили из толпы.

Тула решила, во что бы то ни стало, избавиться от девушки.

– Допустим, это правда, но здесь деревня не только наша. Вон сколько их вокруг!

Дана нерешительно оглянулась. Сказать честно, она не знала, где еще живут люди. Куда ей идти? Попробовала найти участливые глаза. Все опускали взгляд. Привыкли, что последнее слово за Тулой, а ей явно не понравилась девушка.

– Да и жить здесь негде, избы полны.

– Может, кому-то бездетному предложить, помощь какая ни какая для стариков? – нерешительно предложил кто-то.

Тула резко прервала.

– У кого это место есть? У Комарихи, что ли?

– Что, вы, что вы! – правильно осмыслив слова Тулы, замахала старуха. – Не могу принять, сами с дедом у порога спим, места нету. Изба совсем махонькая.

– Кто это у порога спит? – недовольный голос старика, небольшого росточком, с сединой в черных запутанных волосах. Узкая полоска морщинистого беззубого рта скривилась в недовольной гримасе.

– Изба хоть и невелика, но места в ней на всех хватит. Идем, девочка, ты, наверно, устала с дороги?

Тула видела, каким захватывающим взглядом провожал Ксен приблудную. Гнетущая ревность ползучей змеей влезла вовнутрь, свила черное гнездо, удобно расположившись в ранимой женской душе.

Дана зашла в дедову избу, покосившуюся от времени и безделья ее владельцев.

Спать уложили за печкой. Старалась не чувствовать сырость и приторно прелый запах сена, накрытого старой и не очень чистой тряпкой.

Укрывшись таким же неприятно пахнущим одеялом, попыталась уснуть. Душа тосковала по прежней жизни. Где сейчас мама Нора, Кирей, неужели погибли при пожаре? Это самое страшное, что могло случиться. Да и не могло с ними такого произойти!

Быстрее бы Клава вернулась, может, что-то узнает новое.

Проснулась от женского сердитого шипения. Комариха хозяйничала у печки, яростно двигая кочергой,

– Совсем мозги растерял, когда по лесу носился? То такой безъязыкий, слова божеского от него не услышишь, а это глянь, голос прорезался, хозяином стал. Хлеба в избе куска нету! Где взять, чем кормить приблуду будешь? Ее и одеть, и обуть во что-то надо, гляди, полуголая пришла. Тут самим укутаться не во что, вот еще напасть на мою бедную голову!

– Ты же давно детей хотела, все жаловалась, что не по-людски живем, скучно, – заскулил жалобно Комар.

– Развеселил, вот уже развеселил, – тонкая мохнатая полоска губ ехидно сморщилась, – Только смеяться, вот, охоты нет.

– Полно тебе кипятиться, ну, сказал, не подумав, что, уже и не жить? Назад пути нету, измыслим что-нибудь.

– Ага, комаров повыгоняем, а мухи оставим! Что ты можешь делать, пенек корявый, разве решетом солнце ловить, да свиньям хвосты вязать! Век прожил припеваючи, без забот и без тревог, с утра пьян и не болит ни о чем