Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

что? – решила я помочь ей.

– А Иван… Федорович скрутил его, – она улыбнулась, на миг задумавшись – видимо, забавной была сцена. – Теперь тот в участке, в обезьяннике. Иван, то есть майор Фирсов, убеждает написать заявление, Марченко у меня же все вынес! Украшения и деньги. Визжал, что купил все золото на свои кровные, а деньги – общие. По закону, наверное, да… не важно!

– А что важно? – вкрадчиво спросила я, догадываясь, что Соня вновь влюбилась не в того «героя». – Рассказывай!

– Я хочу тебе сказать об Иване. – Сонин голос окреп, она больше не прятала взгляд и не смущалась. – Ты о нем просто составила неправильное мнение. Да, Иван, допускаю, недостаточно хорошо воспитан, но он порядочный, честный и сильный мужчина. И я ему… нравлюсь!

«Ох, и эта туда же… порядочный! Черт, как же ей о девочке-то рассказать?» – заколебалась на мгновение я, но решила, что молчать не буду.

– Соня, этот сильный мужик встречается с малолеткой! У них любовь. Моя ученица Юля…

– Асия Каримовна, вы это о ком? Можно подробнее? Тут статьей попахивает… уголовной! – в дверях спальни, где на кровати сидели мы с Соней, стоял Фирсов.

– О вас, господин майор! – Я смотрела на него в упор.

– Вы! Да вы с ума сошли, Бахметева?! Какая, к лешему, ученица?! Да я вас – за клевету! Ну, были у меня мысли, что у вас с головой местами не все хорошо. И что за хрень вы несете? Соня? – Он посмотрел на нее долгим взглядом. – Так. Понятно. Асия Каримовна, вы хотели попасть в квартиру отчима? Пройдемте!

Я, бросив многозначительный взгляд на подругу, потрусила за ним.

В прихожей Фирсов переобулся в ботинки, аккуратно поставив шлепанцы Барковского на полочку. Сняв с вешалки куртку, накинул на плечи. Дверь открыл молча, вышел за порог не оглядываясь. Все это время я следила за обоими – Фирсовым и Соней, которая вышла нас проводить. Такой потерянной я не видела ее никогда.

– Он не вернется… – Соня была спокойна. – Ну что ж… ты уже дважды лишила меня возможности быть любимой.

– А когда в первый раз? – глупо спросила я, догадываясь, что первым был Басов.

– Помнишь, в десятом классе я влюбилась в Колю? Знала, что с ним любая будет купаться в счастье. Только бы он полюбил. Мне нужно было лишь время… А ты одной фразой все разрушила. Не помнишь? «Зачем тебе эти проблемы – его больная мать? У него на тебя никогда не будет времени», – твои слова. Я глупая тогда была, чтобы понять – кто так заботится о матери, и жену с детьми никогда не оставит без любви. В таких мужчинах стержень есть.

– Зачем же ты меня послушала?

– А я всегда тебя слушала, с первого дня нашей дружбы. Ты же ни в чем никогда не сомневалась, рубила правду, не заботясь о том – нужна она кому, твоя правда? А так нельзя. Ты никому не даешь возможности сделать свои ошибки. Да, я сознательно почти на нет свела наши с тобой отношения, когда жила с Марченко. Да, ты была права – он подлец. Но мне всего лишь нужно было убедиться в этом самой. Понимаешь?

– Но ты столько лет жизни потеряла!

– Потеряла? У меня два маленьких солнца в доме – Илюшка и Инка. И я, живя с Марченко, научилась ценить покой и гармонию. Когда все в унисон: уютный дом, работа в радость, надежный мужчина рядом. Как раз этого не смог мне дать смазливый бабник и алкаш Марченко, но именно о такой жизни я мечтала. Моя ошибка, что выбрала не того мужа, но и опыт мой. А Иван очень похож на Колю… удивительно похож! Иди, не заставляй его ждать. Я тебя люблю, Аська, как сестру. Но чувствую – нужно держаться от тебя подальше. Прости.

Я медленно спускалась по лестнице, едва сдерживая слезы. Обвинения Сони были несправедливыми и даже жестокими. Правда не может творить зло! Беду несут недомолвки и откровенное вранье.

…«Всегда говори правду, дочка. Или промолчи. Если начнешь врать, обязательно рано или поздно запутаешься», – убеждал меня Карим. Я тогда пыталась сочинить трогательную историю в оправдание своего возвращения домой хорошо за полночь. За окном ветер кружил вокруг фонаря жесткую снежную крупу, я сидела на кухонном табурете и смотрела на белый хоровод, отвернувшись от Карима и мамы. Когда я зашла в квартиру, они встретили меня спокойно, но я почему-то была уверена, что перед моим приходом они ссорились – мама не кивала в подтверждение сказанного отчимом, как всегда делала прежде. Я врала, что мы с Соней никак не могли попасть в подъезд, ходили час вокруг дома, стучали в окно Тарановым… я врала, пока не заметила, что на кухне мы с Каримом остались вдвоем. «А теперь просто скажи правду, Асия», – попросил тихо он. «Ты мне не веришь?!» – Я возмутилась искренне, на тот момент уже сама свято поверив в свою же ложь. Карим промолчал. Я ушла спать, мельком отметив, что у бабушки в комнате горит свет, хотя ложилась та рано, не позже десяти часов.

Наутро со мной были вежливы, никто не игнорировал мои просьбы, не хранил молчания, но и не упрекал. Я решила, что обошлось, в школу ушла успокоенная, вернулась в прекрасном настроении, тут же по обыкновению поспешив к бабушке. Мне нужно было выговориться – Макс всю большую перемену держал меня за руку, не обращая внимания на злобные взгляды Корецкой в нашу сторону. Это была моя победа, наша с ним! «Бабушка, сегодня такое было!» – усевшись верхом на стул, начала я. «Извини, Ася, я неважно себя чувствую…» – бабушка кивнула на дверь. Не понять, что мне предлагается выйти вон, было бы сложно. Суп я съела в одиночестве: заглянувший в это время на кухню Карим быстро вышел, коротко бросив: «Пообедаю позже». К маме я уже не сунулась…

Ужинали все вместе, но молча. Разбежаться после по своим комнатам я им не дала. Да, просить прощения оказалось много труднее, чем врать. Но, увидев, как светлеют лица мамы, бабушки и Карима, я с облегчением расплакалась. Позже, когда Карим помогал мне с мытьем посуды, я все же спросила, почему он мне не поверил. «По двум причинам. За окном