Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

хорошо, не бесхозный наш Макс, присматривает за ним женщина. Ну и… все остальное тоже в порядке! – Голос мой дрогнул. Соня тут же присела на кровать рядом со мной.

– Тебе кто-то наверняка сказал? Или ты придумала?

– Помнишь троицу подростков, что увели у него собаку? Оказалось, месть девчонки, мать которой спит с ним. Типа, не нравится ей такой отчим. Видимо, там все серьезно, раз девочка так остро реагирует. Я ему зачем? Представляешь, притащилась бы к нему в дом с пакетом продуктов… брр… все, забыли!

– Ну и ладненько… – Соня вздохнула явно с облегчением, а я, словно только сейчас приняв горькую правду, заплакала. Теперь я потеряла Макса окончательно…

– Ась, ну что с тобой? Ну было бы из-за кого, ей-богу! – расстроилась Соня, обнимая меня.

Я ревела в голос, истерично всхлипывая и бормоча слова, смысл которых едва ли понимала сама. Накатило все: злость на Юренева, на какую-то чужую тетку, которая с ним… в постели! Обида на предавшего Карима – подло бросил, умерев так не вовремя! Как теперь сказать, что мне его жутко не хватало? На Гиржеля, который так и не признался, что любит меня и маму… любил, черт бы его побрал! И теперь он не узнает, что и я ждала его всю жизнь! На хама Фирсова, на Ольгу, на Игната – на всех списочно, заставивших меня страдать. Я выплакивала сейчас все скопившиеся во мне отчаяние и одиночество. Наконец поток слез прекратился, я вытерла глаза бумажным платком, который Соня держала наготове, и попыталась улыбнуться.

– Ты иди, а то без завтрака останешься. Фирсов заждался в кафе.

– Как скажешь. Больше не реви, тебе в лицей, – напомнила она, но тут же засуетилась, доставая из сумки телефон. – Да, слушаю. Хорошо, я поняла.

– Кто? – коротко спросила я.

– Фирсов. Ждет, когда ты ответишь на вызов домофона. Звонок же отключен? Говорит, руки нужно вымыть. – Соня вдруг метнулась в прихожую. Я поспешила за ней.

– Зачем он сюда пришел, Ася? К тебе? Это что-то означает? – допытывалась она.

– Только то, что у майора не все в порядке с воспитанием, – отрезала я, открывая входную дверь. – Доброго утречка, Иван Федорович. Проходите.

Я даже не попыталась скрыть раздражение.

– Господи, где вы так вымазались?! – Соня в ужасе смотрела на Фирсова.

– Я там вам колеса поменял. Вы мужа привлечь за хулиганство не хотите, Софья Осиповна?

– Вы… зачем? Где колеса взяли? Вот так – один – все четыре колеса?

– Ну нет, два я, а остальные наш водитель. Да что не так-то? Не нужно было, что ли? Ну извините, обратно на спущенные менять не стану! – обиженно проговорил Фирсов. – Руки-то вымыть пустите?

– Раздевайтесь. Ванная – по коридору вторая дверь. Завтракать, как я понимаю, будем у меня. – Я приняла у него куртку, передала застывшей в недоумении Соне: – Очнись, Сонька. Повесь на вешалку одежку! И покажи господину следователю, где взять чистое полотенце. Я – на кухню.

Я накрывала на стол, а меня донимала одна навязчивая мысль: Фирсов уж как-то близко подобрался к моему окружению, порой будучи осведомленным о моих родных и друзьях лучше меня. И сейчас лишний раз доказал это: он мог легко выяснить, что «Мазда» принадлежит Соне. Но откуда он узнал, что колеса проколол именно Марченко? Камеры наблюдения у нашего подъезда нет и никогда не было.

Глава 18

– Вот что, вы тут… беседуйте, а мне пора. – Я посмотрела на часы и поняла, что опаздываю даже к третьему уроку. – Вернусь после пяти, если что – позвоню.

Хотя обращалась я к Соне, боковым зрением отметила, каким внимательным взглядом следит за мной Фирсов.

– Сонь, на минутку. – Я, не оглядываясь, вышла в коридор. – Ты куда после допроса у этого следователя?

– Домой. Проверю, не прихватил ли Марченко чего лишнего при бегстве. У меня там все украшения на виду, код от сейфа он тоже знает. В нем – заначка в валюте. Жалко, если унесет.

– Вот черт! Этот запросто. Спроси у Фирсова, когда можно в квартиру Карима попасть, не забудь!

– А если только в его присутствии?

– Тогда в его присутствии! Мне без разницы, хочу проверить одну версию. Все равно потом ему рассказать придется. Все, побежала! – застегнув полушубок, я открыла дверь.

Я опоздала к началу большой перемены ровно на одну минуту. Охранник уже запер калитку, но отошел недалеко.

– Юрий! – окликнула я его по имени. В лицее приветствовались демократично равные отношения: не знать имени сотрудника, даже если он из технического персонала или охраны, считалось дурным тоном. А за явное пренебрежение этим негласным правилом можно было получить выговор от Олега Юрьевича.

Улыбнувшись одними губами (взгляд оставался равнодушно-холодным), бывший десантник Юрий Губин вернулся к калитке.

– Опаздываете уже во второй раз, Асия Каримовна, – заметил он насмешливо, впуская меня на школьную территорию. – Поздно встали?

«А вот этого не нужно… то есть вторжения в личное! И близко ко мне подходить не стоит – не терплю панибратства!» – подумала я, ничего не ответив. Затылком чувствуя его недобрый взгляд, ускорила шаг. С Губиным связываться было опасно, о том, что он – родственник директора, мы, педагоги, долго не знали. Жаловались на хамство, просили уволить из лицея – Губин пытался осчастливить своим навязчивым вниманием каждую женщину: от медицинской сестры, которой исполнилось двадцать два, до сорокалетней преподавательницы биологии. Отказывали все, хотя внешне его можно было бы назвать красивым. Но даже в невинный разговор он умудрялся вставить столько непристойных намеков и пошлых анекдотов, что избранница старалась поскорее уйти. Я же оказалась в числе первых, кто открыто его отверг. И нажила в его лице если не врага, то недоброжелателя точно.

Быстро, насколько позволяли высокие каблуки, взбежав по ступеням, я открыла массивную дверь.

– Асия Каримовна, зайдите! – У своего кабинета стоял Нилов.

– Добрый день, извините, едва не опоздала, – без тени раскаяния произнесла я. – Олег Юрьевич, у меня урок в одиннадцатом.

– Не страшно, вас заменят. Проходите. – Он посторонился, пропуская меня, а затем плотно закрыл дверь.

Я присела