Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

я по обыкновению не возразила…

Первого сентября нового учебного года Юренева в классе я не обнаружила. По классу пополз слушок, что у него в семье проблемы. Кто-то кого-то избил или даже убил – сплетни я не слушала, решив узнать правду любыми путями. Конечно, я пошла к Кариму. «Держись от этого семейства на расстоянии, Асия! И не спрашивай меня почему. Считай, что это приказ!» – отмел тот все мои попытки попросить о помощи. Я настолько была поражена тоном, каким он говорил со мной, что молча развернулась и ушла.

Узнала подробности о том, что произошло у Юреневых, Соня. Полковник Барковский не стал скрывать от дочери, что на днях отец Макса пытался застрелиться на глазах у сына и жены.

Юренев пришел в класс в начале следующей недели. Соня, увидев его, тотчас перебралась на соседний ряд к Коле Басову. Макс, не глядя ни на кого, сел рядом со мной…

Я почти дошла до своего дома, когда меня окликнул девичий голос.

– Асия Каримовна, стойте! – ко мне подбежала Вера. – В школу не ходите к директрисе. Пожалуйста.

– Здравствуй, Вера. Боюсь, не от меня зависит дальнейшее развитие событий.

– А от кого? От этого слепого инвалида? Он ничего не будет заявлять, я уверена! Вы только Лиде Палне не жалуйтесь.

– Хорошо. Но с одним условием. Ты мне внятно объясняешь, почему вы украли собаку у Юренева.

– Ладно. К нему моя мать ходит. Вроде как убираться. А на самом деле… – Злость исказила ее хорошенькое личико, и она замолчала.

– Ну? – поторопила я.

– Что непонятного? Трах… то есть спит он с ней, урод! А на фига мне такой отчим?! Все! Я сказала, вы обещали! – Вера презрительно сморщилась.

– Хорошо. Узнаю, что еще что-то подобное вытворила, молчать не стану, – пригрозила я, понимая, что ни сегодня, да и, скорее всего, никогда, я к Юреневу не пойду.

Глава 15

«С чего это я решила, что некому помочь несчастному калеке? И почему несчастному? Все в порядке у него с обслуживающим персоналом, как оказалось. Во всех смыслах!» – Я злилась лишь на себя. Минутная вспышка нежности, близость лиц, когда смешивается дыхание, странные слова Макса там, в садовом сарайчике, стали казаться чем-то нереальным, будто и не было этого никогда. А прошло менее суток! «Да, и за это время я дважды осиротела!» – напомнила я себе. Решив, что сегодня в квартиру Карима должна попасть обязательно, я завернула в свой двор.

…Бабушка говорила, что мы живем в дворянском гнезде. Мне, малышке, едва научившейся складно составлять предложения, но уже знавшей, что гнезда вьют на деревьях птицы, казалось это смешным. Бабушка, глядя на меня, тоже ласково смеялась, но при этом упорно рассказывала одну и ту же сказку. «Ты мне не веришь, Асенька, да? А между тем маленькая девочка, в комнате которой живете вы с мамой, существовала на самом деле. И звали ее Адель. Аделина… Жила она только с папой, который обожал свою малышку, баловал ее новыми игрушками и сладостями…» «Так же, как мама обожает меня?» – спрашивала я и заливалась счастливым смехом. «Да-да, именно…» Бабушка рассказывала, какой Адель была послушной, как любила читать детские книжки и училась играть на фортепиано. И всегда добавляла, что я, если буду стараться, вырасту такой хорошей девочкой. О том, что весь этот дом когда-то принадлежал далеким предкам бабушки, я узнала лишь после ее смерти. И среди них на самом деле была и девочка по имени Аделина.

Наше «дворянское гнездо» было столь мало, что квартира отчима, куда мы переехали сразу же после их с мамой свадьбы, показалась огромной. Выбрать комнату мне разрешили первой, я сразу же заняла угловую с балконом. Мама с улыбкой посмотрела на Карима, тот пожал плечами. Как оказалось, именно эту спальню они рассматривали под детскую. Став взрослее, я не реже раза в полгода самостоятельно передвигала мебель, не трогая лишь пианино – оно прекрасно вошло в нишу, где когда-то был стенной шкаф. Узкая балконная дверь практически всегда была закрыта плотными шторами: мне казалось, так уютнее. К тому же утреннее солнце летом палило нещадно, мешая мне спать. А задержаться в постели до полудня я была никогда не прочь. После того как к нам чуть позже переехала бабушка, мне досталась ее кровать с тугой панцирной сеткой и витой металлической спинкой. Она была шикарна! На высокое ложе мама уложила перину, бабушка же подарила связанное ею ажуром из хлопковых ниток покрывало. Первое время я боялась даже присесть на эту кипенно-белую роскошь. Мама тоже очень бережно относилась к этому шедевру ручной работы, аккуратно складывая его по вечерам на один из двух дубовых стульев, что она приставляла спинками к кровати: боялась, что, ворочаясь во сне, я упаду на пол.

Мне казалось, ребенком я исследовала всю квартиру, оставаясь дома одна или с бабушкой, которая много времени проводила на кухне. Никто не запрещал мне осматривать ящики бельевого комода в гостиной или письменного стола в кабинете. В комнате бабушки мне тоже было доступно все: шифоньер и этажерка, а также большая тумба под телевизором. Но в спальне мамы и Карима стоял книжный шкаф, всегда запертый на ключ. За стеклом были видны лишь корешки книг, и я понять не могла, что же там хранится такого запретного. И лишь после смерти мамы Карим показал мне, в каком из томов собрания сочинений Чехова он сделал тайник: там хранились подаренные им маме эксклюзивные золотые украшения. Но в то время тайник был уже пуст. Карим все продал: содержание в пансионате, где мама периодически проводила по нескольку месяцев в последние годы жизни, стоило дорого…

«А этот тайник в томике Чехова мог быть не единственным!» – Эта мысль пришла мне в голову, когда я с чашкой кофе в руке вошла в спальню, где ночевала Ольга. И натолкнули меня на эту мысль стопки книг, до сих пор лежавших на полу. Вор рылся в книгах, значит, наверняка знал, что конкретно ищет. Если ему было известно о маминых украшениях, то почему он не знал, что они проданы? Кем бы ни был воришка, он знаком с Каримом. Близко знаком! Неужели у отчима были друзья