Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

все больше ускоряя шаг. В лицей нужно успеть к третьему уроку, день сегодняшний был расписан по часам вплоть до вечера: на шесть я назначила консультацию для девочки, поступающей в МГУ. К Юреневу, если и попаду, то совсем уж поздно. «Еще нужно созвониться с Петром, адреса-то Макса у меня нет. Хотя, скорее всего, он живет все там же. Мальчишка, конечно, сделал что мог, но я так и не выяснила, зачем им понадобилось уводить у Макса собаку. Ясно, что девчонка зачинщица, только чем мог ей насолить беспомощный незрячий мужчина?» – рассуждала я. На некоторое время мысли о двойном убийстве родственников отошли на второй план.

Сколько лет я пыталась забыть Юренева? Плача и ругаясь, призывая на его голову кучу несчастий и тут же суеверно открещиваясь от своих слов. Нет, не боялась, что зло вернется мне бумерангом, но становилось вдруг страшно, что беда с Максом случится не только в моем воображении. Вот так путанно, в тоске и ненависти, прошли эти десять лет. Здание школы обходила стороной, вечера встреч игнорировала, с одноклассниками, кроме Сони, – никаких контактов. Замуж за Игната вышла, чтобы окончательно точку поставить… а тут сарай садовника, Герда, Макс на коленях, его отчаянный шепот… и вновь – «пошла вон». А потом это покаяние… Сколько можно?! Только в этот раз я была уверена, что все похоже на правду. Или мне бы так хотелось?

…В десятом классе Соня неожиданно призналась, что ей очень нравится Коля Басов. «Нет, это не любовь, конечно…» – задумчиво протянула она, с сомнением качая головой. А я сразу поняла – влюбилась Сонечка! Но Коля был тихим, немного странноватым, с точки зрения одноклассников, парнем. Его сторонились, при нем замолкали разговоры, хотя видимых причин для этого не было. Учился он примерно, но на медалиста не тянул. Да, класс у нас состоял сплошь из эгоистов, Коля исключением не был. Поражало, как он молча выслушивал оскорбления от любителей спровоцировать конфликт. Дав выговориться обидчику, спокойно спрашивал: «Все? Могу идти?» «Придурок!» – бросал презрительно тот, но Коля лишь улыбался: «Как угодно». Вывести его из себя было невозможно. Мне казалось, что и пробудить хотя бы какие-то чувства тоже.

Пожалев Соню, я осторожно ей на это намекнула, но в ответ вдруг получила гневную отповедь, смысл которой сводился к тому, что Коля настолько себя уважает, что абы на кого свое время тратить не будет. «Полюбит – сделает счастливой. Ты понимаешь, что надежнее мужа не найти?» – Соня была серьезна, а я еле сдерживал смех: о чем подруга думает в шестнадцать лет?

Но во втором полугодии, точно – двенадцатого февраля, в класс вошел Максим Юренев. Я сидела на первой парте, смотрела на него не отрываясь и забыв обо всем. Вывела меня из состояния легкого обалдения Соня, больно ткнув пальцем в бок. Юренев прошел мимо, я оглянулась – сел он на свободное место рядом с Корецкой. С этого мгновения их в классе стали считать парой.

Позже стало известно, что знакомы они с лета – Юреневы переехали из другого района в дом, где жила Ангелина с родителями, еще в июне, но Макс тогда отказался сразу менять школу.

К ним, Юреневу и Корецкой, было не подступиться: эти двое выглядели старше нас, были надменно спокойны и уверены в своей исключительности. Как сказали бы сейчас: оба обладали завышенным чувством собственной важности. Я знала – шансов у меня ровно ноль. Почему Соня считала иначе, мне было непонятно. Но она упорно настаивала, что Макс ко мне неравнодушен.

Как о моих страданиях узнал Карим, я не ведаю до сих пор. Но однажды он вдруг рассказал мне о своей первой любви к однокласснице. С легкой грустью, но не сожалением, нет. «Нельзя гнать от себя первое чувство, Асенька. О нем потом даже вспоминать будет приятно. Если у тебя оно настоящее, то парень обязательно ответит тем же. Ты только жди», – он сказал об этом уверенно, без тени сомнения. «Но Юренев и Корецкая везде вместе!» – с досадой заметила я. «Юренев…» – вдруг нахмурился тогда Карим. «Он – новенький», – зачем-то начала оправдываться я, но Карим меня уже не слушал. «Прости, Асия, мне нужно бежать, опаздываю», – он поцеловал меня в макушку и быстро вышел из комнаты. Больше мы к этой теме не возвращались.

Соня как-то очень быстро охладела к Басову, моя же привязанность к Максу принимала все более болезненный характер. Я не задумывалась, все ли девчонки становятся плаксами в пубертате, но мои глаза наполнялись слезами после любой нанесенной мне обиды или из-за небрежного отношения. И не важно, кто казался обидчиком, часто мнимым – мама, отчим, Соня или кто-то из одноклассников, – у меня сразу рождалось чувство, что я никому не нужна. Захлестывала жалость к себе, заставляя совершать нелепые поступки: срываться с места, бежать, хлопнув дверью, а потом плакать в одиночестве где-нибудь в укромном уголке школы или в нашем подъезде, под лестницей, ведущей на чердак. Однажды после замечания физрука, что я бегаю стометровку как в замедленной съемке, такой демарш привел меня к «курилке» – об этом закутке за каморкой техничек знали все старшеклассники. Шли уроки, там никого не должно было быть, но уже на подходе я поняла, что место занято. Резко развернувшись, собралась уже ретироваться: свидетели моей истерики мне были не нужны. Тем более что до меня доносился шепот, прерываемый звуками поцелуев. Понять, что на лавочке устроилась парочка, было несложно. «И прекрати на нее пялиться как озабоченный», – в голосе Корецкой прозвучала злоба. Я застыла, прижавшись к стене. То, что с Ангелиной Макс, можно было не сомневаться. «Не выдумывай», – равнодушно ответил он. «Впрочем, Аське ничего не светит. Все равно родители нас поженят сразу после окончания школы. Уже давно все решено. Да, Максик? Ты же не против? А то смотри, расскажу твоим предкам…» – пауза была недолгой, Юренев что-то невнятно проговорил, я же боком просочилась в приоткрытую дверь каморки техничек. Я видела, как прошли мимо Ангелина и Макс. Его рука обнимала ее талию. А у меня от подслушанных ненароком фраз на миг перехватило дыхание.

Соня выслушала меня молча, лишь удовлетворенно кивнув. Я же задумалась: и что теперь? До каникул оставалось полторы недели, от практики я была освобождена, а значит, встретимся мы с Максимом лишь через три месяца. «Потерпи, дай ему самому разобраться с Корецкой!» – совет Сони прозвучал скорее как приказ, и