Золотые нашивки - Юрий Дмитриевич Клименченко

с кресла и, с трудом сдерживая гнев, сказал:

— Вы обидели меня, курсант Роганов. Причем обидели напрасно. Но вы можете думать, как вам угодно. Жаль, что вы ничего не поняли. Душевной беседы, на какую я надеялся, не получилось. Жаль. Можете идти, Роганов.

Роганов поднялся и, повернувшись на каблуках, вышел. Он шел по палубе и думал: «Хорошо, что я ему откровенно все сказал. Пусть знает».

НА «БУЙНОМ»

Тронев бесцельно шел по берегу. Товарищи отправились в поселок, в кино, а ему не захотелось. Он долго уговаривал Зойку поехать с ним, но девушка отказалась.

— Не пойду. У меня на судне дел полно. Стирка.

Виктор нагибался, поднимал камешки и бросал их в тихую воду бухты. «Блинчики» не получались. Он дошел до маленького деревянного пирса с пришвартованной к нему баржей. Когда-то ярко-желтый гусеничный кран, пыхтя и лязгая, перегружал на берег серые шлакоблоки. В поселке собирались строить дома.

Тронев присел на валун и принялся лениво наблюдать за работой крана. Он уже пожалел, что не пошел с ребятами в кино. Что ему делать? Пойти в поселок?

Солнце зашло за скалистый остров. На воду, на камни легли тени. Все сделалось серым, скучным. Из-за поворота показался буксир с двумя баржами за кормой.

«Шлакоблоки везет», — подумал Виктор, глядя на приближающийся буксир. Кран замолк. Из кабины выскочил чумазый машинист и тоже уставился на судно.

— «Буйный», — сказал он, оборачиваясь к Троневу, — блоки притащил. План выполняет. Я еще эти не выгрузил. Ну и дает!

— «Буйный»? — переспросил Тронев и тут же вспомнил, что именно с «Буйного» кричал ему Слонов, когда они несколько дней назад проходили по каналу. Слонов! Интересно узнать, как он живет? Порасспросить поподробнее.

В памяти всплыла нашумевшая история исключения Ростика из училища. И надо же ему было полезть в драку со старшиной. Дурак. Кулаками решил доказывать свою правоту. Правда, и старшина Рабизов зря придирался к парню на каждом шагу, не выносил независимого вида Ростика. Ни курсанты, ни он, комсорг Тронев, не придавали значения этой обоюдной неприязни. И только когда дело дошло до драки — вмешались. Но было уже поздно. Дисциплинарный совет постановил исключить Слонова из училища, а старшину Рабизова лишить старшинского звания.

Тем временем «Буйный» подходил к причалу. По мостику носился маленький человечек в форменном капитанском костюме и огромной фуражке. Он непрерывно дергал ручку телеграфа, менял хода, перегибался через борт и подавал команды на корму.

Первую баржу подтянули вплотную к буксиру. На нее спрыгнули два матроса. «Буйный» лихо развернулся и отдал буксирный трос. Баржи самостоятельно поплыли к причалу.

— Видал, как работает? Степаныч — мастер! — воскликнул крановщик. — На барже, давай конец!

Матросы не торопились. Они поглядывали на буксир. «Буйный» уперся носом в борт первой баржи и, работая малым ходом, прижал ее к причалу. Лишь тогда матросы сошли на берег и закрепили швартовы.

Капитан прозвонил телеграфом отбой и, увидя на пирсе крановщика, закричал:

— Что же ты, Иван, копаешься? Мне порожняк уводить надо.

Крановщик заулыбался, помахал рукой:

— Все равно ночь стоять, Николай Степаныч. Я работать буду. К утру всю тройку закончу. Не думал, что вы так быстро.

— Ну, добро, если так. Давай, Иван, жми. С рассветом уйду, — сказал капитан, спускаясь вниз.

Из рулевой рубки вышел Слонов с тряпкой в руке. Он по-хозяйски принялся протирать стекла.

— Ростик! — крикнул Тронев.

Слонов прекратил работу, удивленно посмотрел на берег, узнав Тронева, соскользнул по поручням на палубу.

— Давай заходи! Вы тут давно стоите?

Тронев перелез на баржи, оттуда на «Буйный».

— Здоро́во, Слон, — сказал он, пожимая руку товарищу. — Как жизнь?

— Лучше всех, — усмехнулся Слонов. — Пойдем ко мне в каюту. Вахта кончилась.

Они спустились в помещение. В маленькой каюте Слонова было неуютно. На одной койке, небрежно застеленной серым байковым одеялом, лежала грязноватая подушка и пыльный ватник. На другой, видимо, недавно спали. Одеяло, простыни, тоже какие-то серые, в желтых пятнах, сбились в неопрятный комок. Хозяин даже не потрудился застелить койку. Встал и ушел. Палуба, когда-то покрытая коричневым линолеумом, сейчас была неопределенного грязного цвета. Коврик, лежавший у двери, из зеленого превратился в черный. На столике валялись корки хлеба, стояла тарелка с алюминиевой ложкой и остатками засохшей каши. Вместо пепельницы — банка из-под мясных консервов, до краев наполненная окурками.

— Садись, — пригласил Слонов и, подтянув под себя одеяло, плюхнулся на койку.

— Да… — протянул Виктор, осматривая каюту. — Не лайнер. Может, за маленькой сбегать в магазин. Со встречей.

— Не надо. У меня тут что-то осталось.

Ростислав встал, открыл шкафчик, достал бутылку плодово-ягодного вина, поставил на стол.

— Плодовыгодное. Не тот нарзан. Бедно живете. — Тронев повертел бутылку в руках. — Четырнадцать градусов всего.

Слонов ничего не ответил. Из ящика стола он достал два мутных граненых стакана, посмотрел через них на свет:

— Сойдет. Закрой-ка дверь на ключ.

Тронев щелкнул замком.

— Так-с. Вот заесть нечем. Придется зефиром закусывать. Не возражаешь? На камбуз идти неохота.

Ростислав наполнил стаканы:

— Ну, давай со встречей.

Он поднял стакан, стукнул донышком о столик, почему-то сказал: «Кук открыл Северный полюс» — и опрокинул в рот содержимое. Тронев тоже выпил. Он взял розовый липкий зефир, пожевал, чтобы отбить противный вкус вина.

— Рассказывай, как живешь, — попросил он Слонова.

— Как видишь. Ничего, — хмуро ответил Ростислав и отвел глаза. — Живу. А как там наши прославленные мореходы? Орел, Курейко, Тихомиров?

— На месте. Изучают фалы, лазают на мачты, гребут. Замучили нас учениями совсем. Ты что же на военку не идешь?

— Иду. В ноябре призыв. Я уже и комиссию прошел.

— Неохота?

— Охота — неохота, а надо.

— А потом что?

Слонов с усмешкой взглянул на товарища:

— Потом? Отслужу, вернусь в училище. Назло всем. Всем моим «друзьям» — Клокову, Рабизову, Мазурову.

— Почему назло?

— Потому что сволочи они.

— Почему сволочи? — перебил Слонова Тронев. — Сам дураком был, так и пенять не на кого.

— Ладно. Дураком или умным, это как сказать. Я все помню… — Тронев поразился злости, которая зазвучала в голосе Слонова. — Сам-то что Рабизов делал? Ведь знаю я… Рассказывать только на совете не хотелось.

— Брось, брось, Ростик, не перегибай. Ты сам понимаешь, что виноват. Кулак — не решение вопроса. Не в каменном веке живем. Так?

— Так. Но помыкать собой каждому подонку вроде Рабизова я не позволю. Был бы кто! Ладно, черт с ним. Вспоминать не стоит. Давай за счастливое плавание.

Ростислав снова наполнил стаканы.

— А как ты попал на «Буйный»? — спросил Тронев.

— Так и попал. До призыва что-то надо делать. Дома родители запилили. Опротивело. Вот