Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета - Егор Викторович Ивойлов

это люди, живущие не просто за чертой бедности, а в самом невообразимом состоянии нищеты. Они либо вообще не имеют никакого образования, либо обучены самым азам начального счета и грамматики. Они не способны ясно выражать свои мысли, отличаются крайне традиционным, мистическим сознанием, очень религиозны. Из-за большого этнического и конфессионального разнообразия часто возникают бытовые конфликты. Обычны конфликты на религиозной почве между индуистами и мусульманами. Как ни странно, несмотря на крайне низкое качество жизни, очень патриотично настроены (нередко, в личной беседе с местными жителями приходится слышать забавные лозунги в стиле: «East or West India is the best»96), главными виновниками своих бед, почему-то, считают «англичан».

Оставшиеся двадцать процентов индийского общества – это люди, которые питаются регулярно и нормальными продуктами. Их дети заканчивают отличные индийские университеты, путешествуют и, в целом, очень европеизированы. Они не носят традиционных одежд и украшений, являются активными пользователями социальных сетей, обладают светской системой ценностей. Есть еще пара процентов фантастически богатых людей. Прогуливаясь по Дели можно наблюдать просто потрясающую в своем абсурде картину, когда невообразимо грязная и зловонная улица, заполненная маргиналами, упирается в каменную стену, которая огораживает шикарную резиденцию с вышками охраны, и вертолетными площадками. Даже средневековые дворцы, далеко не все и не полностью открыты для посещения туристами. Многие из них и сегодня принадлежат потомкам индийских раджей, которые теперь составляют политическую элиту страны.

Интересно, что социальная несправедливость воспринимается бедняками как норма. В беседах с людьми можно услышать ненависть к кому угодно: к соседям-мусульманам, к английским колонизаторам, но не к зажравшимся новым феодалам, которые проносятся мимо на роскошных внедорожниках, покрывая лица прохожих еще одним слоем серой пыли.

Глебу вспомнился Стейнбек:

«…и в глазах людей поражение; в глазах голодных зреет гнев. В душах людей наливаются и зреют гроздья гнева – тяжелые гроздья, и дозревать им теперь уже недолго…»97

Нет, все это не правда. Не зреют никакие гроздья гнева. Система работает идеально, поэтому она неизменна уже тысячи лет. А если в каком-то оборванце и поспеют плоды ярости, то набегут полицейские и дубинами объяснят ему, что мир устроен вполне неплохо. Смирись со своим положением никчемный человек! Возлюби кнут господина своего! В следующей жизни, быть может, повезет больше. Глеб посмотрел на индуса сидящего, напротив. Да! Он был вполне смирным. Доел все, что было на блюде с удовольствием, кажется. А ведь и он, наверняка, мнит себя свободным. Мечтает, верит, что многое измениться в его жизни. Стоит только поверить в себя, поработать над мышлением, трудиться усерднее. Наверное, и здесь такую мысль внушают через фильмы, книги, рекламу…

Нет! Не Стейнбек, несомненно, Толстой уместнее: «Сила правительства держится на невежестве народа, и оно знает это и потому всегда будет бороться против просвещения.»98

Вот вам, церкви, мечети, индуистские храмы – жрите! Реальность же мы оставим себе, а вы получайте иллюзии. На эту тему, наверное, невозможно подобрать слова лучше, чем Ленин:

«Бог есть комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой, и классовым гнетом, – идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу.»99

«Всякий боженька есть труположество… всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза.»100

Ну и конечно же:

«Религия есть опиум для народа…»101

Голос бродяги оторвал Глеба от размышлений:

-Have you had many women?102 – Заговорил индус с набитым ртом, были видны его гнилые зубы. Не дождавшись ответа, он продолжил -I had a lot of them. Foreign women, too. Women love me.103

После этой фразы, Глеб мог сказать, как зовут индуса, не спрашивая. Имя ему Шариков – бездомный пес, которому недавно пересадили человеческие органы покойного алкоголика Клима Чугункина104. Несчастная, вечно голодная, собака в теле человека, мечтающая о крове и немного о тепле. Так его научили ощущать мир господа. «Стремись раб, к любви, а остальное оставь серьезным дядям» Ведь нет ресурса неисчерпаемее, чем секс. Религиозные нормы сделали его дефицитным, а правители вожделенным. Что же, кролики тоже думали, что это любовь, а на самом деле их разводили.

– I know a great hotel with a river view. You'll love it105 – индус закончил есть и перешел к делу.

– How much does it cost?106

– Two thousand.107

– How far to go?108

– Ten minutes.109

-Ok.110

Вышли из закусочной. Индус уверенно свернул с главной улицы в тенистую подворотню. Путь не был прямым, пришлось петлять по довольно жутким переулкам.

– You are a good person, so I want to show you Varanasi a little bit111 – бойко, почти прокричал оборванец, не оборачиваясь и не замедляя шаг.

Глеб промолчал. Подступал очередной приступ хвори, хотелось в отель поскорее.

Город производил странное, почти мистическое и неизгладимое впечатление. Бесконечный лабиринт узких, грязных улиц, которые будто увязли в глубокой древности. Пожалуй, Варанаси – это лучшее место для того, чтобы понять, что такое история, культура и философия Индии. Глеб ощущал, как глубокая древность и современность сплелись в единый водоворот, в котором терялось ощущение времени. Все умирало, чтобы в тот же миг возродиться. Животные, люди, дома и традиции – это уже было в уличном хаосе, или не было, а существует прямо сейчас, или будет существовать всегда.

Коровы, собаки, козы, пешеходы, автомобили, велосипеды, рикши, дети и старики двигались в едином потоке по шумным улицам древнего города. От дикой смеси запахов, пронзительных гудков автомобилей голова шла кругом, а взгляд не мог сфокусироваться ни на чем. Потом поток выбросил их на набережную Ганга, которая стала последним приютом для миллиардов смертных тел. Они яркой вспышкой, подобно гибнущим звездам, отдавали последнее тепло в крематориях, чтобы своей энергией придать новое ускорение вселенскому круговороту.

Запах костров, жаренного мяса. Клубы дыма струились в небо черными, скрюченными ладонями. Оказались среди огромных куч сандаловых поленьев Проводник проскользнул между ними. Глеб, тенью, последовал следом.

Берег, укрытый толстым слоем серого пепла. Чуть в стороне две дюжины мужчин и постамент из полыхающих дров. На нем застывшая, иссушенная временем старуха. Языки пламени уже ласкали воскового цвета плоть, испаряя ее. Черная пелена дыма укрывала берег от солнца, которое иногда мерцало сквозь марево призрачным светом. В тени, огонь создавал длинные подвижные тени, пляшущие, как ведьмы, которые разбегались с хохотом и треском, прикасаясь к свету.

«Ворочались бревна в палящем огне,

Кипела от жара смола.

Свистел и порхал по ветвям огонек

Голубой, как стального кинжала клинок.

Но не знал он, чье тело, чье сердце он жег

Это Бунди-царица была.»112

В стороне, там, где еще немного дымил едва остывший пепел, копались