Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета - Егор Викторович Ивойлов

муравья, или интересной травинки. Он боялся поднимать голову и смотреть в окно своей квартиры, где, как казалось, за стеклом стоит мама и укоризненно смотрит на двоечника-сына, уже зная, от куда то, о произошедшем. Несмотря ни на что, темный портал подъезда неотвратимо приближался, разевая свою черную, беззубую пасть… Мама действительно ждала. Глеб молча стоял в ее тени и не решался ничего сказать, лишь смотрел на носки своих ботиночек и держал в одной руке портфель, а в другой солдатика с оторванными руками. Мама присела перед ним на корточки и обняла… Глеб заплакал, и в тот день и когда стоял в больничной аптеке. Никто не сказал ему ни слова, ни безликая женщина с лысым ребенком, ни полусумасшедшая старуха с огромными перстнями на каждом пальце…

Приехали отец и сестра. Никто не смотрел в глаза друг другу – было стыдно и страшно. Все мысли умерли, лишь звон стоял в ушах…

Потом они поехали в ресторан. Сначала ели молча, потом вспоминали детство. В какой-то момент разговорились, смеялись и держали друг друга за руки. Показалось, что ничего страшного не произошло, что все в порядке, просто еще одно препятствие, которое нужно преодолеть.

Родители никогда не ругались. Лишь один раз мама, почему-то заперлась в спальне, оставив отца снаружи. Они, перекрикивали друг друга через закрытую дверь, отец стучал кулаками, но мама не открывала. Глеб с сестрой спрятались своей комнате и прислушивались. Прижались друг к другу и остолбенело смотрели на стену, словно притворяясь невидимыми. Потом отец ушел из квартиры, но, вскоре, вернулся с букетом цветов. Почему то, мама не открыла, и отец швырнул розы в дверь. Лепестки разлетелись, как красные искры и рассыпались по полу, словно капли крови. Все стихло. Потом Глеб слышал мамины, родители шептались о чем-то. На следующее утро все было как прежде… Глеб был уверен, что мама и папа даже не смогут вспомнить ту ссору и, тем более, ее причины…

– Помнишь, как ты обещал на мне жениться? – усмехаясь спросила Глеба мама.

– Помню.

– Он и мне обещал – сказала сестра и все рассмеялись.

Глеб вспомнил, как стоял в продуктовом магазине, держа сестру за руку. Оба были одеты в нелепые шубы из синтетического меха, напоминающие колокольчики и вязанные шапки с огромными помпонами на макушках. Их шеи и лица были замотаны в длинные шарфы, завязанные сзади узлом так, что наружу торчали лишь глаза. Мама покупала два апельсина, каждому по одному. Глеб видел, как она достает последнюю купюру из кошелька и кладет ее на высокий прилавок. Еще он помнил, как долго ел свой апельсин, медленно обсасывая по одной дольке. Когда осталась последняя, ему стало стыдно, что он все съел и не поделился. Глеб какое-то время смотрел на оранжевую улыбку, в своей руке, а потом сунул ее в мамин рот и быстро отвернулся.

– Спасибо, Глебушка! – мама поцеловала сына в щеку и прижала к себе.

Никто больше не называл его Глебушка.

Мамина любовь никогда не иссякала, чтобы они с сестрой не выкинули. Это любовь была бесконечной, громогласной, всепрощающей. Каждый день она отдавала ее всю, до последней капли, не оставляя ничего про запас. Быть может, поэтому осталось всего на шесть месяцев…

В детстве они не жили в особой роскоши, но дети всегда были чистыми, опрятными и ходили на все секции и кружки. Если не было новой одежды, то мама сама шила, или вязала. Если было нужно, отец сам делал мебель, или игрушки. С детьми каждый день читали, рисовали и делали уроки.

«Какой бы бардак не был там, где ты живешь, ты же всегда можешь убрать, хотя бы, в своей комнате» – говорили родители.

Они по очереди готовили и сидели с мамой. Она пыталась есть, но это получалось очень редко. Мама стремительно превращалась в призрак, который тенью скользит по квартире, словно в древнем, забытом замке. На стенах висели фотографии детей, бабушек и племянников, похожие на осколки прошлого. Через них, как через окошки, можно было заглядывать в параллельную реальность, существующую, теперь, только в воспоминаниях немногих людей…

Потом мама лежала в больнице. Глеб запомнил, как она, в последний раз, шла по коридору их дома, придерживаясь за стены, как пыталась надеть пальто и ботинки, как смотрела в никуда взглядом полным пустоты. Он погасил свет и закрыл за собой дверь. Все опустело, утонуло в океане тишины.

«Мама, а правда, что люди умирают?» – однажды спросил Глебушка, когда шел по старому городу, держа маму за руку. Его ладошка удобно лежала в теплой материнской руке. Почему-то, он боялся старого города.

«Правда»

«И ты тоже, когда-нибудь умрешь?»

«Да, но ты не думай об этом, ведь впереди еще океан времени»

Интересно, у всех людей есть такое воспоминание? У Глеба было. Наверное, тогда ему стало впервые страшно…

Вскоре все спуталось. Мама лежала в больничной палате спала, разговаривала, смеялась и кричала от боли.

«Она умирает, остались недели, быть может, дни» – сказал какой-то доктор.

Несмотря на это, врачи старались давать как можно меньше морфина, будто берегли его для себя. Сначала мама начинала беспокоиться, потом она просила, умоляла, а в конце превращалась обезумившую собаку, которую затащили на живодерню. Отец не мог смотреть и уходил…

Последние дни она провела дома.

– Глеб, мама кричит, я не знаю, что делать! – Глеб услышал рыдающую сестру, в трубке своего телефона.

-Так дай ей обезболивающее, чего ждешь?

– Все закончилось!

Неделями они обивали пороги, зажравшихся чиновников, пытаясь получать рецепты на обезболивающие, но их постоянно не хватало, периодически приходилось отказывать, ревущей от боли, матери в уколе. В тот день, все зашло слишком далеко.

По улицам бродили подвыпившие люди. Они сбивались в небольшие компании и громко приветствовали окружающих. Глеб быстрым шагом проходил мимо них. Видел, как люди вокруг обнимаются, машут руками выносят их магазинов банки дешевого пойла. Сдерживал раздражение.

«Как же все это отвратительно!» – думал Глеб.

Кто-то поздравил его с «днем города», Глеб угрюмо промолчал. Впал в задумчивость, смотрел из-под лобья на отвратительных, скачущих от радости, словно козлы, взрослых людей. Хотелось облить все бензином и поджечь.

Свернул в темный переулок. Перед ним молчаливой громадой возвышалось старое здание, служившее при СССР домом культуры, теперь же превратившееся в омерзительный базар, для мелких торгашей. Он обошел постройку по периметру, отбрасывая длинную, черную тень в свете редких фонарей. Из парка, расположенного неподалёку доносились пьяные вопли и взрывы пиротехники.

– Скоты! – думал Глеб про себя.

Он подобрал пустую пивную бутылку, швырнул ее в окно первого этажа и отступил в тень старого, раскидистого тополя. Минут десять Глеб наблюдал за зданием и прислушивался. Ничего не происходило. Похоже, охраны не было.

Он влез в здание через разбитое окно и, очевидно, оказался в