Розалина снимает сливки - Алексис Холл

Поэтому они строили подобие скита, а если кто-то спрашивал, говорили, что отшельника сейчас там нет.

Розалина задумалась.

– Погоди-ка. Человек, который живет один, но регулярно ходит за всем необходимым или по делам, это не отшельник. Это просто холостяк.

– Что, вероятно, стало бы предметом спора, если бы отшельник существовал.

– Это должно было стать предметом спора в любом случае. Потому что люди спрашивали бы: «А где ваш отшельник?», а ты бы отвечал: «Он пошел в магазин», а они бы отвечали: «Ну, тогда он не отшельник, разве нет?»

– Думаю, – сказал Ален смеясь, – примерно так и было. Поэтому землевладельцы стали нанимать людей, чтобы те жили в их скитах и притворялись отшельниками.

Розалина лукаво улыбнулась ему.

– Честно говоря, у меня бывали работы и похуже.

Оказалось, они вошли в самый настоящий грот – слегка разрушавшийся арочный проем, увитый плющом и с камнями во мху.

– Это ты так говоришь, вот только, – Ален жестом обвел грот, – тебе пришлось бы жить примерно в такой же пещере.

Сейчас здесь было довольно красиво благодаря рассеянному свету и теплому ветерку, но было так тесно, что сюда едва ли поместилась бы ее кухонька.

– Ладно, может быть, у меня не было работы хуже этой.

– Ты понимаешь, что я имею в виду? – Голос Алена смягчился в зеленом сумраке. – Как история аккумулируется в таких местах, как это?

Такая большая разница – переход от разговора с человеком, который говорит «не-а», к человеку, который говорит «аккумулируется».

– Разве это не относится и к людям? В конце концов, я, может, и не ношу сейчас кожаную юбку-карандаш, которая была у меня в шестнадцать лет, но я не была бы той, кто я есть сейчас, если бы не была той, кем была тогда.

Он захихикал.

– Как бы я ни был заинтригован кожаной юбкой-карандашом, это не одно и то же. Твое прошлое – это твое прошлое. Это не то, что можно увидеть или потрогать.

Розалина никогда не читала ни одной книги о том, как заполучить мужчину, отчасти потому, что ее как минимум не меньше интересовали женщины, а отчасти потому, что книги были просто отвратительны. Но была уверена, что все подобные книги согласятся с тем, что отправиться с парнем в уединенный грот, а потом спорить с ним о романтических вещах, о которых он пытался говорить, – это фантастическое упущение. С другой стороны, она считала, что по-своему была права в этом вопросе.

– Я сделала татуировку, когда мне было шестнадцать, – сказала она ему. – Ее можно увидеть и потрогать. Не прямо сейчас, конечно.

– У тебя есть татуировка? – Он был… не особенно шокирован. Но по-доброму удивлен. У него хорошо получалось это показывать.

– Ага.

Он посмотрел на нее, слегка приподняв одну бровь, и, поддразнивая, спросил:

– Это бабочка?

– Несколько бабочек.

– Несколько бабочек?

– Вдоль позвоночника.

Широкий, выразительный рот, который так искусно целовал ее, приподнялся в уголках.

– Ты не довольствуешься малым, да?

– Тогда ведь будет только половина.

Возникла долгая пауза, которая показалась более напряженной, чем следовало бы в узком пространстве и при туманном свете.

– Покажешь?

Она моргнула.

– Сейчас?

– Только если тебе удобно, – быстро ответил он. – Вокруг, конечно, никого нет, но я не настаиваю. Хотя, признаюсь, я довольно… – Он замолчал и прочистил горло. – Скажем, я больше заинтригован бабочками, чем юбкой.

Он казался на грани возбуждения – возможно, она просто создавала впечатление извращенки. Но подозревала, что ей будет приятно возбуждать его и дальше. Возможно, это было связано с тем, что он был немного старше и гораздо лучше контролировал собственную жизнь, чем она, или просто это был контраст с его обычной самоуверенностью. В любом случае эти намеки на уязвимость заставляли ее чувствовать себя смелой и возбуждающей так, как не бывало уже давно.

Она повернулась, подняла футболку и услышала тихий вздох.

– Это… это довольно профессиональная работа, – прошептал он. – Ты была бунтаркой в юности, да?

– Я не пыталась ею быть. Просто знала, чего хотела.

– Можно, – прошептал он, – можно их потрогать?

Кожу спины покалывало от ожидания.

– Ладно.

– Тебе не было больно?

Почему люди постоянно об этом спрашивают? Что они ожидают услышать? «Нет, я люблю, когда мне в эпидермис втыкают иглы».

– Офигеть как.

Она чувствовала тепло его кончиков пальцев, повторяющих знакомый изгиб крыльев на ее позвоночнике. Прикосновения были похожи на его поцелуи: уверенные, но нежные, намекающие на удовольствие, но не навязывающие его. Через пару мгновений он развернул ее и притянул к себе.

– Надеюсь, ты не решила, что я тебя избегаю.

Решила, но ни за что бы ему в этом не призналась.

– Сегодня я была больше занята пирогом.

– Я подумал, что лучше не делать ничего такого, из-за чего могут пойти слухи.

Было стыдно от того, насколько легче ей стало.

– В этом есть смысл. Спасибо.

– Естественно, мы ведь оба здесь ради конкурса. Но я… в общем… Не ожидал встретить кого-то вроде тебя.

– Кого? Мать-одиночку, которая работает в магазине?

– Ты должна знать, что ты нечто большее, Розалина. – Он смотрел на нее с высоты своего роста. Его глаза окрасились в серый цвет в сгущающейся темноте. – Ты училась в Кембридже, черт возьми. Ты бесстрашная, авантюрная и, подозреваю, немножко коварная.

Правда была в том, что Розалина не ощущала себя никем подобным, разве что изредка. Но ей нравилось, что он видит ее такой. Поэтому она обхватила его шею и притянула к себе для поцелуя.

Воскресенье

– Добро пожаловать, – прогремел голос Грейс Форсайт, – на второй в этом сезоне праздник выпечки. Сегодня мы просим вас поразить нас не одним, не двумя, не тремя, а двадцатью четырьмя пирожками. Это должна быть дюжина сладких и дюжина несладких пирожков. Но, кроме этого, они могут быть из песочного теста, слоеного, на кипятке, с тыквой, свининой или паниром, курицей, чоризо или вишней. У вас есть три часа, включая приготовление теста и оформление ваших восхитительных блюд. Ваше время начинается на счет «три». Три, дорогие.

И они начали.

Розалина едва успела начать просеивать муку для песочного теста, как на ее стол разом обрушились Колин Тримп, Грейс Форсайт и судьи.

– Расскажи нам о своих пирожках, милая, – сказал Уилфред Хани, успокаивающе подмигивая ей, пока Марианна Вулверкот просматривала ингредиенты.

Розалина очень старалась смотреть на Уилфреда Хани, а не на камеру, которая была направлена прямо ей в лицо.

– На прошлой неделе я решила не рисковать. Поэтому сейчас хочу немного раскачать лодку и готовлю…

Помогите! Что она несет?

– Ох, простите,