Царица Армянская - Серо Ханзадян

поплывем туда?

— Нет, не хочу, — ответил Каранни, — устал я от возни с богами.

Ему вспомнились слова жены о том, что люди глубоко заблуждаются,

считая, будто боги — начало всех начал.

Вдали вдруг поднялось облако пыли. Артит Арар высказал предположение,

что это, должно быть, едет родоначальник Шатлойс, властитель земли

Сисаканской. Но вот пыль рассеялась, и он увидел, что Шатлойса

сопровождает его старший сын Татан со своей старшей женой Лор.

— Тикин* Лор поразительно правит колесницей. В этом ей нет достойных

соперников.

_______________

* Т и к и н — госпожа, почтительное обращение к женщине (арм.).

— Да, вспоминаю, — сказал Каранни, — в дни моей свадьбы я сам видел,

как она это делает.

Кавалькада остановилась. Шатлойс, его сын и невестка сошли с колесниц

и шагах в десяти от царевича опустились перед ним на колени. Властитель

Сисакана снял шлем с головы и громко проговорил:

— Волею богов ты осчастливил нас, о великий, божественный государь

наш Каранни! Прими наше нижайшее почтение и сердечное приветствие!

И волосы, и густая борода Шатлойса были белы как лунь.

Каранни сошел с колесницы и обнял тестя.

— Мой отец, великий царь Уганна, приветствует тебя, твоих сыновей,

жен, внуков и всех сородичей! — проговорил Каранни и через миг, вспомнив,

что сказал не все, добавил: — Мать моего сына и царица армянская, твоя

дочь Мари-Луйс тоже приветствует тебя, твоих сыновей, что приходятся ей

братьями, твою прекрасную невестку Лор, которая оказала мне великую честь,

приехав навстречу, и всех своих сородичей! Встань, дорогой тесть. Мне не

доставляет удовольствия видеть перед собой коленопреклоненным отца моей

супруги-царицы. Встань!

После объятий, пожеланий долгих лет жизни, мира и спокойствия все

наконец тут же неподалеку сели поесть жаренной на вертеле рыбы, которую

специально наловили в море-озере. Она здесь особая. Царевич такой еще не

едал. Очень ему понравилась.

Когда солнце уже клонилось к закату, проводили Артит Арара в обратную

дорогу, а сами берегом стали продвигаться в сторону гор.

Вечер был необыкновенный, какой-то розовый, как цветущий абрикосовый

сад. Из глубин озера к небу тянулись сияющие отсветы. Каранни ехал вровень

с колесницей тикин Лор. Они чуть опережали всех остальных, ехали неспешно

и рассказывали друг другу веселые истории, шутили. Тикин Лор удивительно

красиво и звонко смеялась. Она впервые так близко общалась со своим

высоким родственником. И Мари-Луйс давно не видала золовку свою, которая

теперь царица...

Вдоль всего пути им встречались небольшие крепости с башнями и

хорошими, крепкими стенами, а вокруг колосились посевы ячменя и проса. У

одного из родников толпилась стайка девчушек, и среди них была одна

старушка. С кувшинами на плече они с интересом наблюдали за удивительной

кавалькадой. В развевающихся от ветра одеждах, в кожаных сандалиях на босу

ногу девушки смело переговаривались с проезжающими, приветствовали их.

Одна, у которой в руках была корзина с хлебом и сыром, спросила, глядя на

красиво одетую женщину:

— Ты не наша ли тикин Лор?

— Да, это я. А ты чья жена?

— Я пока еще никому не жена, — засмеялась девушка. — И не знаю, буду

ли женой. Мои родители — рабы нашего военачальника, а значит, и я рабыня.

— Господин твой добр? — спросил Каранни.

— Да какой же господин добр? — пожала она плечами. — А ты кто?

— Я сын царя Уганны.

Девушки испуганно присмирели, еще чуть постояли и бросились бежать.

Как птицы, вмиг разлетелись. Каранни даже погрустнел. Отчего это они, ни в

чем не повинные, так его испугались? У родника, вся высохшая и черная, как

ворона, осталась только одна старушка. Она что-то мыла на камне проточной

водою.

— Да какой же господин добр? — смеясь, повторяла старуха слова

исчезнувшей девушки. — Как сказала, а? Я будто глас богов услыхала в этом

речении.

— Ты тоже рабыня?

— Да. А кто в этом мире не раб? Ты, который престолонаследник, разве

не раб?

— И чей же я раб?

— Твоего бога, если он в тебе един. Твоих богов, если их много, этой

земли, этого родника. Все мы рабы, обреченные души...

Долго потом молчали, ехали задумавшись. Первым заговорил Каранни:

— Мне думается, что эти девушки-рабыни куда свободнее, чем мы,

царствующие и правящие, тикин Лор. Они дети природы. Мы ведь и в любви не

принадлежим себе, а они свободны соединиться по желанию.

— Прости, божественный. Но, по-моему, все не совсем так. Во владениях

моего отца, в Арцахе, и здесь, в Сисакане, внебрачная близость считается

безнравственной. И за нее равно осуждаются на смерть обе стороны: и

мужчина, и женщина.

— Неужели? — удивился Каранни.

— Да, да.

— А как же храмы с их нравами?

— С храмами — дело иное. Жрецы имеют с этого большой доход. Они

установили, что жена умершего мужчины должна впредь жить одна, но при этом

оговорили, что при желании она может поступить послушницей в храм, отдав

туда и все имущество мужа как дар. Так многие вдовы попались в лапы

жрецов.

— Вот оно что! — помрачнел Каранни. — Необходимо пресечь это дело.

Храмы у нас обладают несметными богатствами. Они наживаются от имени богов

и этим разрушают основы царства.

Тикин Лор молитвенно сложила руки на груди.

— Остерегайся и храмов, и жрецов, божественный. Вся скверна и все зло

от них. Я слыхала, что наша царица, твоя супруга Мари-Луйс, стоит за

единого бога, отвергая всех других. Так ли это?

— Да, так она думает.

— Думает или уже установила такое?..

— С намерением узаконить это она и поехала в Нерик. Но я не хочу

вмешиваться в ее дела.

— Ты прав, божественный! — одобрила тикин Лор. — Чем дальше от богов

и от всего, что с ними связано, тем спокойнее.

Они попридержали колесницы, дожидаясь, чтобы родоначальники и войска

нагнали их. Каранни был доволен общением с тикин Лор. Сколько в людях

горечи, тревоги, о которых он и не ведает.

Ночь провели в горах под сенью шатров.

На рассвете, вознеся молитвы богу Арегу, спустились в глубокое

ущелье. Река Арфи беспокойно бурлила и пенилась, перебирая высокими белыми

гребнями волн. Это еще не до конца стаявший снег на высоких вершинах

Сисакана полнил ее. Так, весело буйствуя, она неслась к Ерасху, чтобы

отдаться объятиям его мутных вод.

Из зарослей камыша вдруг повысыпали бычки, целое стадо, и почти все

белые. Они мчались вдоль берега, краем уже зеленеющих полей и лугов.

Удивительным было то, что на каждом из них восседал юноша, вооруженный

копьем. И неслись эти бычки, как буйный ветер в степи.

— О превеликий Мажан-Арамазд! — воскликнул Каранни. — Какое

потрясающее зрелище!

— А у моего отца, — сказала тикин Лор, — люди творят еще большее

чудо: уже несколько лет, как они ездят верхом на лошадях.

— Что? — удивился Каранни. — Люди садятся на коня? Как эти люди на

бычков?!

— Да, божественный. Привязывают ему на спину особую подушку и

садятся. Неужели не слыхал?

— Нет, не доводилось. Значит, мужчина и конь!..

— Да, царевич, мужчина и конь. И так это красиво, когда они, слившись

воедино, мчатся во весь дух.

— Они могут так и в бою участвовать на коне?

— Конечно, божественный. Воины моего отца часто приезжают из Арцаха к

нам в Сисакан верхом на лошадях. И вид у них очень воинственный. Нам такое

непривычно, но, видимо, мужчина на лошади — это большая сила.

Каранни выразил желание немедленно попробовать свою силу, сесть на

коня. Они подъехали к крепости. Удивительное это дело — человек на коне!..

Надо непременно побывать в Арцахе. И как можно скорее!..

Они прежде вошли в храм, где сисаканские жрецы готовились к

ритуальной церемонии. Царевич, не сдержав своего нетерпения, подозвал

шурина:

— Подыщи мне хорошую арцахскую лошадь. Ты уже ездил на коне, а?

Пробовал?..

— Нет, пока не доводилось, божественный, — отвечал Татан, — но видел,

как это получается у других. В войске у тестя своего не раз видел.