Царица Армянская - Серо Ханзадян

Осажденные бойлаканцы, увидев с крепостных стен царское знамя и узнав

своих конников, подняли радостный крик.

Неожиданность удара с тыла и героическая отвага армян сделали свое

дело. Противник стал сдавать позиции. Ну и, надо признаться, вооружен он

был из рук вон плохо. С луками да палками перед конницей и боевыми

колесницами не устоишь.

Тем временем распахнулись крепостные ворота, и из них лавиной

вырвался полк воинов Багарата Дола. Теперь враг уже был между двух огней,

и поражение его стало неизбежным.

Каранни приказал не убивать только малых детей и девочек-подростков,

а всех остальных уничтожить.

Резня продолжалась до вечера. Враг сделал несколько попыток

прорваться из окружения, но ему это не удалось.

К ночи все было кончено.

Жрецы развели костры и стали подбирать и сжигать тела убитых врагов.

К шатру царевича подкатил на колеснице Багарат Дола. И хоть был он

устал и измучен, лицо сияло торжеством.

С благодарностью бросившись на колени перед Каранни, он воскликнул:

— Да будет вечной помощь богов тебе, благословенный государь мой,

богоравный Каранни! Никогда и ничем не оплатить мне твоего великого

благодеяния!

Престолонаследник поднял его, крепко обнял и предложил сесть.

— Как это, однако, вышло, брат Багарат Дола, что нечестивцы осадили

твой город?

Человек хоть и не первой молодости, властитель Арцаха был польщен,

что царевич назвал его братом.

— Они довольно часто прорываются к нам, божественный. Мы в вечной

схватке с этими мерзавцами, как на огне жаримся. Нет на них ни бога, ни

дьявола. Ничем не занимаются. Ни землю не обрабатывают, не сеют, не пашут.

Только грабежом и живут.

— И много бедствий причинили?

— Все посевы перепортили, разрушили несколько деревень, народу

поубивали видимо-невидимо. Я вышел к Ерасху, чтобы там их остановить, да

вот не удалось. Большая часть конницы встречала тебя... Пришлось

оттянуться и закрыться в стенах Бойлакана. Очень своевременно боги послали

нам тебя!

Каранни как мог утешал его и велел устроить праздник в честь победы.

Каш Бихуни привел к царевичу троих пленных вражьих военачальников. И

хотя это были сильно обросшие здоровяки, вид у них был жалкий.

Каранни с любопытством оглядел их, сам подал каждому напиться и

спросил:

— Откуда вас принесло к нам?

— Из степных далей.

— А зачем явились?

Пленники с удивлением переглянулись.

— Воевать пришли...

— За что воевать?

— Ну как так — за что?.. Мы войной добываем свой хлеб. Война — это

наша жизнь!

— И много вас?

— Много. Целых полмира населяем.

— А как велик мир, половиной которого вы владеете?

— Сколько можешь пройти, это и есть весь мир, — ответил один из

пленников. — Сколько твоя стрела пролетит...

Было уже за полночь, когда вступили в город. Все прямиком направились

в храм для жертвоприношения, а затем до рассвета пировали.

* * *

Всю ночь двери храма оставались открытыми. Никто их не охранял. Даже

воины, из боязни темноты, не входили туда. Девять колонн высились перед

входом. Днем все тут было украшено цветами и омыто водой священной реки

Тер Мадон, вокруг били в барабаны, отгоняя злых духов, чтобы не проникли в

Нерик.

Мари-Луйс не спалось и было очень беспокойно. Перед глазами стоял

Таги-Усак и рядом с ним дочь Миная Нуар.

Из Мецамора астролог вернулся вроде бы довольный и гордый собой.

Рассказал подробности встречи с престолонаследником, рассказал и о том,

как, выполняя его приказ, отправил к нему одну из его сестер, которая

должна стать женою мецаморского горнового. Мари-Луйс слушала все вполуха.

Сейчас, когда подозрения скребли ей душу, она молила богиню

Эпит-Анаит, чтобы та освободила ее от дум о Таги-Усаке. Но похоже, что

богиня отвернулась от нее, не внимает молитвам.

— О безжалостные боги!..

Мари-Луйс посмотрела на безмятежно спавшую девушку-приемыша,

предназначенную в жертву этим безжалостным богам, и подумала: «Хоть ты

помоги мне своей чистотою вырвать занозу из сердца!» Царица чувствовала

себя безутешной и отринутой всеми изгнанницей.

Надежда вновь затеплилась в ней на исходе второго месяца

паломничества.

Опять гремели барабаны, оглушая вся и всех, в хороводах кружились

юноши и девушки с венками из белых цветов на голове. В веселье все

перемешались: и армяне, и хетты. И были словно безумием охваченные.

Мари-Луйс, наблюдая это беснование толпы, все больше и больше

преисполнялась негодования и решимости разрушить храм бога Шанта. Иного

пути для пресечения зла больше нет.

Узколобый властитель Нерика не без опаски переступил порог покоев

царицы.

— Там к тебе просится девушка, великая царица! — сказал он, опускаясь

на колени.

— Кто она?

— Дочь медника Миная, божественная. Зовут ее Нуар.

Царица насторожилась:

— Что ей надо?.. Я, кажется, видела ее...

Мари-Луйс снова почувствовала себя одинокой и покинутой. И очень

вдруг испугалась своего одиночества. Пусть придет хоть эта Нуар, которая

сияет как свет... Которая... Пусть придет, если даже и с недоброй вестью.

Может, немного развеет тоску...

— Скажи, пусть войдет.

Нуар, как подобало в такой день, была вся обвита белыми цветами: и на

голове венок, и вместо пояса стан обхвачен гирляндой из цветов.

Она опустилась перед Мари-Луйс на колени, коснулась губами носка ее

шитого золотом башмака. И в этот миг царицу бросило в холодный пот.

«Неужели, — подумала она, — Таги-Усак предпочел мне эту дикарку?!»

— Доброго тебе утра, великая царица! — полушепотом выдохнула девушка.

— Пусть оно будет добрым и для тебя. Встань, дитя мое, и положись на

мое благорасположение. Будь правдива и чиста, как твоя душа.

Нуар поднялась.

— А ты красивая! — не удержалась Мари-Луйс.

Девушка, как бы смутившись, закрыла лицо руками и горячо проговорила:

— Нет и не может быть в этом мире никого красивее тебя,

благословенная царица! Прости меня!..

— Кому ты отдала свою девственность, Нуар? У нас ведь принято, чтобы

такие голубки, как ты, приносили себя в жертву какому-нибудь из богов. Так

кто же он? Скажи?..

— Тот, кому все дозволено, великая царица. Кому я не смела

противиться, кто имел на меня право...

Царица была сама не своя. До чего же бесчувственна и бесстыдна эта

девица! Как с неба упавший камень навалилась на душу и давит.

— Что за нужда привела тебя, красавица, к царице армянской? —

спросила Мари-Луйс, с трудом одолевая свою неприязнь.

— Я пришла умолять тебя, божественная, о том, чтобы ты освободила

Таги-Усака, всеславного и мужественного раба твоего!..

Все творится волею зла! Эта девица отнимет у нее того, кого она

никому не желает, не может уступить. Мари-Луйс непроизвольно взяла Нуар за

подбородок. Какой он нежный, мягкий. Достаточно легко прикоснуться

кинжальчиком с рукоятью из слоновой кости и... Да, но это было бы

принесением человека в жертву?.. И такое совершила бы она сама? Она,

которая запретила жрецам?.. Разве не ею и не в ее доме укрыта хеттская

девушка, предназначенная в жертву ненавистным богам? Нет, нет, не обагрит

она кровью своих рук!

Словно отрезвев, Мари-Луйс отошла от Нуар.

— Я ведь давно освободила Таги-Усака от рабства. Еще живя в доме отца

своего. И сделала это по велению души. Может, он чем-то недоволен?..

Спросила и с надеждой подумала: «Хоть бы это было не так!»

— О нет, божественная! Я от себя прошу. Таги-Усак и ведать не ведает

о том, что я делаю!..

Мари-Луйс, чуть прищурясь, оглядела Нуар. Та сверкнула зрачками и,

снова упав на колени, взмолилась:

— Освободи Таги-Усака, великая царица! Ведь в твоей власти счастье

всех, и его тоже. Ты могущественная и богоравная! Молю тебя, припадая к

стопам твоим!..

Сердце царицы сжалось. Вот и еще одна страдает по нему. Очень жаркие

объятия у ее астролога и управителя, невозможно не растаять в них. Этой