Ниневия - Андрей Евгеньевич Корбут

пригубить напиток мачехе, как у нее снова началась рвота.

— Я прикажу тебя сварить заживо, старая карга, — видя, как мучается Шарукина, пригрозила повитухе старшая дочь Арад-бел-ита.

— О моя госпожа, это радость, великая радость, — поспешила оправдаться старуха. — Эти муки не напрасны: царевна ждет ребеночка. Теперь мы знаем наверняка. И, конечно, будем беречь наше сокровище.

Как ни ждала Хава этого известия, но все равно смутилась и спросила:

— А можно ли узнать, кто будет — мальчик или девочка?

— Можно, конечно, можно. Я попрошу царевну помочиться в этот кубок. Потом полью из него зерна пшеницы и ячменя. Если первой прорастет пшеница — будет девочка, если ячмень — мальчик. Всего несколько дней — и к приезду отца мы уже будем знать, ждать ли нам наследника.

— Да, да… Я готова, не станем терять времени, — отдышавшись, поспешно произнесла Шарукина.

* * *

Исчезновение Нимрода заметили сначала в царской конюшне, где стояла его колесница.

С восходом солнца возничий обычно сам навещал лошадей. Следил, чтобы их обязательно выгуляли, почистили, никому не доверял выездку. Поил, давал в меру овса, сена или свежей травы, обязательно яблок, моркови и свеклы. И когда он не появился в конюшне, слуги забили тревогу.

Нимрода стали искать в его загородной усадьбе, а как только выяснилось, что он не появлялся дома со вчерашнего утра, спохватились и доложили министру двора.

Табшар-Ашшур приказал обыскать постоялые дворы, таверны, храмы, расспросить друзей и родственников. К полудню поиски зашли в тупик. И тогда сановник отправился с поникшей головой к Набу-дини-эпишу, наместнику Ниневии, который тотчас послал за начальником внутренней стражи.

Бальтазар в это время был еще в постели. Он пришел под утро, отказался от еды, выпил вина и сразу отправился спать. Уж очень тяжелая выдалась ночь.

Жил он скромно, в неприметном двухэтажном доме, расположенном в том районе города, где обычно селились купцы и ростовщики. Вот только родные стены давно стали Бальтазару ненавистными, иногда он не появлялся здесь неделями и месяцами, ночуя то во дворце царя, где располагалась внутренняя стража, то на постоялом дворе у одной и той же проститутки, к которой питал непонятную слабость. Старая, выжившая из ума мать его раздражала. Жена давно стала чужой. Она никогда не отличалась ни женской красотой, ни фигурой, но принесла ему положение и немалое состояние, которое он, впрочем, промотал за первые два года их супружеской жизни. Даже дети его не радовали — три девочки-подростка, гадкие утята, вечно шумели и ссорились, а младший сын родился хромым от рождения, с непропорционально большой головой, и в свои семь лет почти не говорил, хотя был добрым и ласковым, как несмышленый щенок.

Гонец от наместника застыл в дверях, не смея шелохнуться.

— Ступай в соседнюю комнату. Подожди там, — приказал Бальтазар, не вставая с кровати.

Требовательный тон приказа Набу-дини-эпиша позабавил его.

Формально начальник внутренней стражи должен был прислушиваться к словам наместника ради обеспечения порядка в Ниневии. Однако подчинялся Бальтазар в первую очередь Набу-шур-уцуру, молочному брату Арад-бел-ита. Ссориться же с секретной службой не хотелось никому. Мало ли о чем она знает.

«Да и куда мне спешить? — размышлял стражник. — Я и так знаю, зачем ему понадобился. Начнет кричать, метать молнии и рвать на себе волосы: «Где Нимрод, что с ним, куда он подевался?» — «В колодце. У крепостной стены». — «Если бежал, то почему? Если убили, то кто? Если похитили, как посмели?» — «А все просто. Нелепая смерть…» Хотя почему нелепая? Разве смерть бывает нелепая или закономерная? В чем тут разница? Как ведь бывает: иной доходяга, который и меч-то держать не умеет, проходит через десятки сражений без единой раны или царапины, а умирает от несварения желудка. Другой — один против десятерых в бою выстоит, а потом падет от меча все того же доходяги, от случайного удара. И кто из них нелепее умер?. . Значит, судьба у тебя такая, Нимрод. А не случись поблизости с тобой писца, ты все равно бы умер. От моей руки или моих палачей… Интересно, и о чем мы будем говорить с наместником? Сказать ему пока нечего. Не знать об исчезновении Нимрода я не могу, иначе какой из меня начальник внутренней стражи. Да и видимость создать надо, что я все усилия прилагаю для розыска колесничего. Нет… ни к чему нам сейчас встречаться. Вот сам иди и докладывай царю, и гнев его на себя прими».

И Бальтазар окликнул слуг, чтобы ему позвали писца.

Вскоре в спальню вошел тщедушный подслеповатый старик с писчими принадлежностями и глиняной табличкой, готовой для письма. Сановник, не вставая с постели, принялся ему диктовать:

«Набу-дини-эпише, наместнику Ниневии, столицы Ассирии, брату моему.

Да берегут тебя боги, и ниспошлют они тебе здоровье и достаток.

В ответ на просьбу навестить тебя немедленно, вынужден ответить отказом.

Связано же это с исчезновением Нимрода, царского колесничего.

С раннего утра, как Нимрод не появился на царской конюшне, мои люди ищут его по всему городу, но пока безуспешно.

Низко кланяюсь тебе.

Бальтазар».

* * *

Ближе к полудню, когда откладывать дурные вести об исчезновении Нимрода стало небезопасно, Набу-дини-эпиша отправился к царю.

Син-аххе-риб, отдыхавший после плотного обеда в своих покоях под звуки соловьиной трели искусного флейтиста, присланного из Урарту в качестве подарка, принял наместника не сразу. Когда же стражники открыли перед ним двери, повелитель Ассирии указал на место подле себя и приложил палец к губам.

Набу-дини-эпиша приободрился, поскольку знал: если царь слушает флейту, у него хорошее настроение.

И все то время, пока Син-аххе-риб полулежал на мраморном ложе среди пухлых подушек, наслаждаясь дивной мелодией, наместник многократно обдумывал и бесконечно повторял слова, что должны были произнести его уста, не зная, как лучше выразить беспокойство, а если понадобится — и скорбь, говоря о судьбе царского колесничего. Как знать, может, его уже нет в живых.

Но когда флейта умолкла и царь, не скрывая своего недовольства и неприязни, спросил, почему его потревожили, Набу-дини-эпиша почувствовал себя как выброшенная на берег рыба — он точно так же стал хватать ртом воздух, не в силах произнести хотя бы один звук.

— Если я сразу отправлю тебя на плаху, ты перестанешь дрожать от страха? — со скрытой угрозой в голосе и одновременно с насмешкой спросил Син-аххе-риб, приподнимаясь на ложе, чтобы заглянуть в глаза своего слуги. — Говори, что бы